Сразу было трудно сказать: хорошо это или плохо? На что решиться? Войти в село? Там могли оказаться немцы. Обойти стороной? Но беглецы были голодны. А ведь в каждом селе всегда найдутся добрые люди, которые не откажут в куске хлеба.

Только как бы не поплатиться за кусок хлеба жизнью.

Оник предложил сначала произвести разведку. Двинулись вперед с еще большими предосторожностями. Пшеничное поле оборвалось. За ним шли луга, заросшие кустарником. В утреннем тумане смутно вырисовывалась в кустах хата. Беглецы присели за куст и стали издали наблюдать за белой, под соломенной крышей, мазанкой.

Двор около хаты был пуст и тих.

— Рано, еще спят, — сказал Гарник.

Наверное, так оно и было. Восток едва побледнел, заря не успела еще разгореться.

Молодые яблоньки, росшие в сторонке, были похожи на людей, затаившихся и ожидающих кого-то, — кого? Ну, конечно, их! Ведь они вражеские солдаты, бежавшие из лагеря!..

Беглецы боялись всего, — даже этой избушки, такой тихой и мирной. Спит себе хозяин в тепле, в уюте и думать не думает, что трое несчастных надеются на его помощь, а вместе и страшатся встречи с ним.

— А что, если мы подойдем и заглянем в окно? — не выдержал Великанов.

— Нет, — предостерег Оник, — проснутся, примут нас за воров. Вы посидите тут, я сейчас…

Оник, сгорбившись, пробрался поближе к хате и внимательно осмотрел двор. В первую очередь надо установить, нет ли в доме солдат. Над тыном торчал журавель колодца. Ведро — Оник заметил это сквозь плетень — было брошено на землю. Онику это не понравилось: настоящий хозяин не бросит так ведро. Вокруг ведра земля была мокрой: очевидно воду пролили. Чтобы проверить следы вокруг ведра, — следы солдатских ботинок легко отличить от всяких других, — нужно было подойти еще ближе. Но Оник не отважился.

Направо от мазанки шли картофельные гряды, часть кустов была вырыта, по-видимому, вечером. Это тоже заставило Оника призадуматься. Гости были? Или хозяин начал копать картофель, но бросил работу на половине? Копал не один — это было видно по следам, оставшимся в черноземе и заметным издали.

Внимание Оника привлекло еще одно обстоятельство. В углу двора темнела небольшая копна. Это было прошлогоднее сено, уложенное умелой рукой. Но копна была почата, и как видно, брал неопытный или, возможно, нерадивый человек. Он прошел через двор, оставив за собой длинную полосу рассыпанного сена.

Сделав эти расследования, Оник хотел зайти во двор, как вдруг дверь мазанки скрипнула, и на пороге появилась старуха, повязывавшая на ходу платком голову. Она прошла к курятнику и выпустила кур. Петух с красным гребнем крикнул хозяйке что-то обидное, словно упрекал ее за то, что она встала так поздно. От курятника старуха направилась к колодцу и подняла ведро.

Оник решил, что более подходящего момента для знакомства не выбрать, и вышел из-за плетня.

— Бабушка, можно попросить воды? — облизывая пересохшие Тубы, сказал он.

Старуха оторопела и чуть не уронила ведро.

— Господи, кто это?

— Прохожий, я, бабуся, — вздохнул Оник. — Попить бы…

Старуха поставила ведро и подошла к плетню.

— Ну чего стоишь там, заходи!..

— Ничего, бабушка! Ваши, я думаю, еще не проснулись, стоит ли их будить?

Старуха оглядела его с головы до ног и насупилась. Изучал ее и Оник. Что могла подумать о нем эта старая женщина, увидев ранним утром у своего дома чужака — изможденного, обросшего, страшного? Онику хотелось знать именно это. Лицо старухи было морщинистым, сухим. В глазах трудно было не заметить плохо скрытое недовольство. Скажи она одно злое слово — и Оник, повернувшись, ушел бы от нее. Но старуха, пожевав бесцветными губами, снова пригласила Оника зайти:

— Дома никого нет, заходи.

— Я не один, бабушка, со мной еще двое.

— Еще двое?.. Что ж, зови… Места всем хватит.

Оник подал рукою знак товарищам.

Великанов и Гарник тут же явились. Старуха повела их в хату, усадила, а сама, скрестив руки, остановилась у двери.

— Мы хотим пить, бабушка, — снова начал Оник.

Старуха вышла в сени, позвенела там посудой и принесла каждому по стакану молока и три небольших куска хлеба. Беглецы переглянулись: «поскупилась бабка»! а та, точно угадав их мысли, заметила:

— Сейчас вам опасно много есть, — вижу — изголодались. Я нарочно дала поменьше.

Эта забота тронула и ободрила друзей. Выпив молоко, Великанов спросил:

— Разреши, хозяйка, переспать у тебя сегодня днем. Только днем. А к ночи мы уйдем.

— Что ты! Что ты! — испуганно замахала та. — Я живу одна. Не могу вас у себя оставить… Нет, лучше уж ступайте с богом, не возьму греха на душу.

— В селе есть немцы? — спросил Гарник.

— Всяко может быть… Теперь они повсюду…

Этот неопределенный ответ и то, что женщина отказалась приютить их, заставило беглецов призадуматься.

— Пойду попрошу у соседей какой-нибудь старой одежонки для вас, — сказала между тем старуха.

Она ушла. На мгновение в хате воцарилось тяжелое молчание.

— Выдаст, ребята! Бежим, а? — вскочил Гарник.

— Не болтай зря, — рассердился Великанов, кивнув головой на висевшие в углу иконы. — Бабка верующая!..

— Э-э! — протянул Оник. — «Не возьму греха на душу»… А бывает, говорят и так: «Не согрешишь — не покаешься». Да. Разбирайся тут! Но мы и так должны сказать спасибо — дала хлеба, молока… Эх, если приведет немцев!..

— Я встану в сенях, — сказал Гарник. — Если войдут немцы, ударю первого же чем-нибудь по голове, отберу оружие.

— А что ж, — согласился Оник, — с автоматом мы многое сделаем. Впрочем, мне не верится, что эта старая женщина может предать нас. Просто боится. Чем она виновата! С ней надо было полегче поговорить, а то Иван сразу — бух… «бабка, подержи нас у себя до вечера»… А кто ты таков, чтоб укрывать тебя до вечера?

— Она, по-моему, сразу догадалась, кто мы такие, — сказал Великанов.

— Не так-то легко разгадать человека, Иван! Вы, русские, говорите: для этого надо с ним пуд соли съесть… Мы, вот даже не поздоровались с ней, не спросили, кто она, — и вдруг: «бабка, подержи нас до вечера»… Нет, Иван, по-русски ты говоришь лучше меня, но позволь иметь в таких случаях дело с людьми мне. Сердце каждого человека — сложный механизм. Новый человек — новый замок и ключ нужен к нему новый. Однако что-то задержалась наша бабка…

Гарник поднялся:

— Я пойду посмотрю. Если будет опасность, крикну.

Он ушел, закрыв за собой дверь.

— Вот тебе и Гарник! — усмехнулся Великанов. — Герой! Ночью я, по правде говоря, даже не верил, что он вернется с флягой — и теперь