Взгляд скользил по «креслам»-трансформерам и пытался выхватить нужного человека. Многие «кресла» стояли пустые, в двух он заметил пожилых женщин, а затем наткнулся на… гору. Костя на мгновение опешил. Но гора его увидела и пробасила на весь зал:

– Ты, что ли, Колесов?

– Я.

– Меня зовут Данзар, – обрадовался толстяк и протянул руку. – Да-да, знаю, странное имя. Мои родители – яростные буддисты, и их ничего не смутило в сочетании Данзар Александрович Абрамов. Меня, понятное дело, не спрашивали. Я хотел поменять имя на Дениса, но потом плюнул. К шестнадцати годам, когда это можно сделать самому, стало не до того, да и привык.

Колесов не ожидал так внезапно обрушившейся на него истории имени. Удивительное дело, Данзар меньше чем за минуту умудрился заполонить собою все огромное пространство архива: он был громок, весел, трещал без остановки и размахивал руками.

– Давай сразу на «ты». Не люблю все эти пафосные реверансы и социальные расшаркивания. Тащи пуфик, садись и рассказывай, зачем пришел. – Он ни на тон не снизил громкость своего баса, будто пытался докричаться до другого конца огромного архива.

У ближайшей стены обнаружилось множество пуфиков и кресел-мешков, видимо, для посетителей; Колесов принес один, плюхнулся в него и вкратце рассказал о совете командора съездить на квартиру. Данзар в это время задумчиво барабанил толстыми пальцами по подлокотнику, а затем те же самые пальцы, еще секунду назад казавшиеся неуклюжими, полетели, будто бабочки, по клавиатуре, прогоняя столбцы цифр и наименований. Костя даже прочесть их не успевал, не то что понять.

– Нашел. – Клацанье клавиш внезапно стихло. – Морг тридцать пятой больницы, адрес сейчас отправлю тебе. У них сегодня короткий день, так что поторопись. Пока будешь ехать – я им скину запрос от МВД, сообщу, что ты работаешь по этому заданию, а то на новенького могут и рявкнуть. Но потом обязательно расскажи, что найдешь в квартире этого Петмансона! Мы же теперь с тобой напарники, – пробасил Данзар и тут же услышал слева от пожилой сотрудницы:

– Данзар Александрович! Пожалуйста! Вы же не на стадионе!

Данзар сложил лодочкой ладони у груди, смиренно поклонился, будто китайскому мандарину, и пробормотал извинения, хотя было очевидно, что виноватым он себя совсем не ощущает. Затем развел руки, и Колесов оценил размах медвежьих лап.

– Говорят, я постоянно болтаю, причем громко. Вот уж не знаю, с чего они это взяли? Я всегда говорю только по делу! И не повышаю голос. Я ж не виноват, что у меня бас. Вот, помню, был один реинкарнатор, мы с ним работали по делу о пропавшей пластине, так у него баритон, но такой, что весь архив дрожал, а я всего лишь…

– Данзар Александрович! – снова воскликнула недовольная, а та, что сидела справа, лишь закатила глаза.

Костя улыбнулся. Кажется, проблема с коммуникацией решена. Хотя и странным образом.

До морга проще оказалось добраться на метро, так что Колесов нырнул в подземку на «Лхасской», а вынырнул уже через тридцать минут на окраине города. Дорога вела через небольшой парк, мимо дацана, чей блеск показался задолго до самого храма. Жидкое золото с крыши стекало на землю, превращаясь в маленькие огоньки; они танцевали вдоль дорожек, водили хороводы у входа, обнимали каждый столб. С началом Лхабаб дуйсэна огни мерцали везде, но особенно – в дацанах. Верующие спешили к началу хурала, будто ручейки вливались в расплавленное солнце. Каждый постарался принарядиться; из-за холода приходилось кутаться в теплые пальто, но из-под них виднелись яркие разноцветные одежды, особенно у женщин.

Три дня вся страна будет ходить друг к другу в гости, дарить подарки, буддисты примут участие в церемонии катхина, остальные проведут время с детьми и любимыми. Кому не нужны три дополнительных выходных? Наверное, только Косте. Все праздники, особенно религиозные, казались ему сумасшествием, и больше всего раздражал Сагаалган – буддийский Новый год, который, страшно подумать, длится аж месяц! К счастью, у реинкарнаторов не бывает праздников, люди умирают всегда.

Колесову пришлось, будто ледоколу, вклиниться в толпу верующих и пересечь ее поперек. На него удивленно оглядывались, но вежливо пропускали, притормаживая. На фоне пестрой одежды мирян и оранжево-желтых кашай монахов его пальто и высокие сапоги смотрелись черной кляксой посреди радуги.

В морге, спасибо Данзару, все прошло наилучшим образом, если не считать того, что пришлось побегать по всему зданию, отыскивая хоть кого-то, кто работает в этот праздничный день. Хмурый сонный дежурный – явно всю ночь отмечал – не задал ни одного вопроса, просто выставил на стол стандартный металлический пенал. Там вперемешку с часами, золотыми запонками, брелоком, кожаным кошельком и другими личными вещами нашлись и ключи.

Обратно до метро Костя решил пройтись медленно и спокойно. Хотелось подышать холодным воздухом и привести мысли в порядок. Ему в этом лучше всего помогала чайная церемония, но это дополнительные два часа, которых сейчас не было.

Старомодные часы на цепочке показывали час дня. Женька постоянно подшучивал над ним из-за этих часов, обзывая замшелым ретроградом. Несмотря на обеденное время, есть не хотелось, и он ограничился кофейней по дороге. Отхлебнул горячую черную жидкость из большой чашки и достал планшет, врученный Данзаром. Подобные выдают в библиотеках, в закрытых секциях: ни сохранить, ни скопировать, ни изменить информацию на нем невозможно, следует только прочесть, после чего вернуть планшет обратно. Данзар закачал туда все, что собрал о Петмансоне, и это стоило изучить до поездки в квартиру старика.

Дата рождения, дата смерти, номер пластины с кармой; с женой лет пятьдесят как в разводе, дочь умерла, но осталась внучка, причем уже взрослая, других близких родственников нет… – это все сейчас не особо интересно, не важно, а вот то, что Леонхард Янович хоть и вышел на пенсию, но продолжал работать в НИИ реинкарнации на кафедре приборостроения, заставило Костю вздрогнуть. Слишком много воспоминаний нахлынуло на него. Слишком много связано с этой кафедрой. И все это Костя давно забыл. Очень надеялся на то, что забыл.

Петмансон оказался профессором, известным специалистом в области кармографостроения, издал несколько научных книг, ездил по миру с лекциями, по его учебнику учились студенты. Колесов вспомнил, что сам читал его труды, они даже есть в его домашней библиотеке, в той половине шкафа, где стоят книги по исследованию кармы.

Информации о Петмансоне оказалось много, в основном энциклопедического характера. Конкретику по делу придется добывать самому. При всей своей усталости и нелюбви к общению Костя сейчас рвался вперед. И дело не только в том, что он хотел доказать, что достоин вступить в Орден, хотя он хотел это доказать. Костя считал, что смерть Петмансона – это его ответственность, его вина. Колесов помнил каждого, кого не смог спасти, всех, кому не успел записать карму. И это будто раны на его душе – со временем они рубцевались, но продолжали ныть. И вот сейчас еще одна. Формально он сделал все, что мог, но реинкарнаторы знали, что их работа не в том, чтобы нажать кнопку на приборе, а в том, чтобы обогнать смерть. Они чувствовали ее, ежедневно бегали с ней наперегонки, и в этот раз Костя не справился: старуха с косой каким-то образом обхитрила его, повредив прибор или пластину. И он обязан узнать, что произошло, чтобы такого больше никогда не повторилось.