Глава 11 говорит о том, что государственные машины во многих развивающихся странах в принципе могли бы действовать деспотически, но им недостает дееспособности настоящего Деспотического Левиафана. Мы объясняем, как возникли такие «Бумажные Левиафаны» и почему они столь редко предпринимают попытки упрочить свою дееспособность. Наш ответ заключается в том, что такие государства, как правило, боятся мобилизации общества и того, что общество дестабилизирует контроль государства над ним. Одна из причин происхождения «Бумажных Левиафанов» – непрямое правление колониальных держав, которые, с одной стороны, установили внешне современные административные структуры, но, с другой стороны, предоставили местным элитам возможность править с мминимальными ограничениями и с ничтожным участием общества.

В главе 12 мы обращаем свой взор на Ближний Восток. Хотя строители местных государств подчас и ослабляли давление клетки норм (поскольку она ограничивала их возможности в переформатировании общества), при некоторых других обстоятельствах деспотические государства находили полезным укреплять или даже перестраивать по-новому эту клетку. Мы объясняем, как эта тенденция стала характерной для ближневосточной политики и какие исторические и социальные обстоятельства сделали ее привлекательной стратегией для потенциальных деспотов, а также описываем последствия такого пути развития для свободы, насилия и нестабильности.

В главе 13 мы рассуждаем о том, как Обузданный Левиафан может выходить из-под контроля, когда соперничество между государством и обществом превращается в игру с нулевой суммой, в которой каждая сторона пытается подорвать и уничтожить другую ради собственного выживания. Мы пишем о том, что такое развитие более вероятно в том случае, если общественные институты не выполняют задачи по беспристрастному разрешению конфликтов и теряют доверие некоторых сегментов общества. В качестве примеров такой динамики мы рассматриваем крах Веймарской республики в Германии, конец чилийской демократии в 1970-х годах и упадок средневековых итальянских коммун, а также определяем структурные факторы, которые делают такую игру с нулевой суммой более вероятной. Наконец мы связываем эти факторы с подъемом современного популизма.

В главе 14 обсуждается, как общества входят в коридор свободы и можно ли каким-то образом ускорить такое вхождение. Мы перечисляем несколько важных структурных факторов, уделяя особое внимание тем из них, которые расширяют коридор и облегчают переход в него. Мы объясняем роль широких коалиций в таких переходах и обсуждаем ряд случаев как успешного, так и неудачного перехода.

В главе 15 мы затрагиваем опасности и проблемы, подстерегающие страны в этом коридоре. Наш основной аргумент заключается в том, что по мере глобальных изменений государство должно расширяться и принимать на себя новые обязательства, но это в свою очередь требует от общества большей дееспособности и большей бдительности, иначе государство может выйти из коридора свободы. В увеличении дееспособности государства и в одновременном сохранении контроля над ним ключевую роль играют новые коалиции – такую возможность иллюстрирует реакция Швеции на социально-экономические проблемы, вызванные Великой депрессией, и последующее развитие скандинавской социальной демократии. Эта история не так уж отличается от ситуации наших дней, когда мы сталкиваемся с различными вызовами – от неравенства, безработицы и замедления экономического роста до комплексных угроз безопасности. Нам необходимо проследить за тем, чтобы государство принимало на себя новые обязательства и предоставило нам новые возможности, но только если мы сможем найти новые способы удержать его в узде и новые способы мобилизации общества и защиты наших свобод.

Примерно в 1200 году до н. э. цивилизации бронзового века, которые доминировали в греческом мире на протяжении предыдущего тысячелетия, начали рушиться, уступая место так называемым Темным векам. В греческих обществах бронзового века правили вожди или цари, жившие в дворцовых центрах; их бюрократические администрации пользовались письменностью, которую мы называем линейным письмом Б, собирали налоги и иными способами регулировали экономическую активность. Все это исчезло в период Темных веков. Наступивший хаос новой эпохи отразился в мифах о Тесее, легендарном правителе Афин. Одно из лучших изложений деяний Тесея оставил нам греческий ученый Плутарх, который немалую часть жизни был одним из двух жрецов оракула в Дельфах.

Тесей, незаконнорожденный сын афинского царя Эгея, воспитывался в Трезене на северо-востоке Пелопонесса. Чтобы заявить о своих правах на трон, Тесею нужно было добраться до Афин – либо по суше, либо морем. Тесей выбрал сушу, хотя Плутарх замечает:

Действительно, по дороге Тесею пришлось несколько раз сражаться с разбойниками. Первым на его пути встретился Перифет, выслеживавший путников, идущих в Афины, и убивавший их бронзовой палицей. Плутарх описывает схватку Тесея с Перифетом, в которой юный герой убил разбойника его собственной дубиной. Затем Тесею удалось успешно избежать и других смертельных опасностей, хотя испытать ему пришлось немало: его привязывали к вершинам двух согнутых сосен, чтобы разорвать надвое, его пыталась пожрать чудовищная Кроммионская свинья; его пытались сбросить в море с утеса и одолеть в смертельном борцовском поединке. Под конец Тесей победил Прокруста («Растягивателя»), который укладывал своих жертв на ложе и либо растягивал их, либо отрубал им ноги. Нелегкие испытания на пути к Афинам, где Тесея ждала царская власть, отражают отсутствие закона в Греции в эпоху, когда не существовало никаких государственных институтов, способных устранить беззаконие. Плутарх поясняет:

Итак, правосудие Тесея сводилось к принципу «око за око, зуб за зуб». Афины того времени вполне могли бы служить живой иллюстрацией высказывания Махатмы Ганди: «Око за око – весь мир ослепнет».

Впрочем, царская власть в Афинах продержалась недолго. К концу Темных веков городом управляла группа архонтов – глав самых богатых семейств. Архонты вели между собой бесконечную борьбу за власть, что время от времени приводило к переворотам, вроде переворота Килона в 632 году до н. э. В конце концов представители афинской элиты осознали, что им нужно разработать какие-то более упорядоченные способы разрешения конфликтов. Но это был медленный путь, осложненный неожиданными поворотами и движением вспять.

Первую попытку реформы через десять лет после Килона (в 621 году) предпринял законодатель по имени Драконт, которому было поручено составить первые письменные законы Афин. Тот факт, что это случилось относительно поздно, во многом объясняется тем, что в период Темных веков было забыто линейное письмо Б, которым пользовались в бронзовом веке. Письменность пришлось изобретать снова на основе совершенно иного алфавита, позаимствованного у финикийцев. «Драконтова конституция», как ее называет древнегреческий философ Аристотель в своей книге «Афинская полития», состояла из набора письменных законов, из которых до нас дошел только один. Нам известно, что нарушение большей части этих законов каралось смертной казнью (отсюда выражение «драконовские законы» или «драконовы меры»). Единственный уцелевший фрагмент законов определяет наказание за убийство, и из текста следует, что законы Драконта были непохожи на современное законодательство, каким мы его себе обычно представляем, – в основном потому, что они были предназначены для общества, в котором царили беззаконие, практиковалась кровная месть и другое насилие: