что движет тобой сейчас. Понимаю, как важно тебе за что-то ухватиться, чтобы устоять на ногах, чтобы не провалиться в пропасть своих воспоминаний, но…

– Все, хватит. Я не хочу это слышать. Ты не мой психолог, чтобы лезть ко мне в душу, – отвечаю я, поджимая губы. Сердце учащенно бьется в груди, я не ожидала от Кевина такой импровизации.

Он не сводит с меня глаз, но не пытается продолжить свою мысль. Я смотрю в сторону, стараясь сфокусироваться на какой-то афише, но картинка дрожит, и я закрываю глаза. По щеке скатывается слеза.

– Я попробую достать материалы дела, и тогда посмотрим. Дай мне пару дней, хорошо?

Я молча киваю. У меня нет сил что-то говорить.

Глава 8

Кевин довозит меня до дома в тотальной тишине: ни одного вопроса, ни одной шутки – ничего. Остановив машину прямо у входа в дом, он глушит двигатель, очевидно желая прервать наше изрядно затянувшееся молчание, но я дергаю за ручку и выхожу на улицу. Прохладный осенний воздух стремительно освежает мысли. Я делаю жадный вдох, чувствуя, как раскрываются легкие.

– Ты так и будешь на меня злиться? – спрашивает Кевин, вслед за мной выходя из машины. – Прости, я не должен был этого говорить. Но я правда хочу тебе помочь. Я переживаю за тебя.

Я поворачиваюсь к нему. На лице такая маска боли и сожаления, что мне даже становится его чуточку жаль. Но не настолько, чтобы говорить и тем более что-то выяснять. Очередное ничего не значащее «прости». Люди легко произносят эти слова, а потом снова и снова нарушают свои обещания. Я тонко улыбаюсь, после чего обхожу машину и встаю прямо перед ним.

– Спасибо за этот вечер, – говорю я и, привстав на носки, быстро прикасаюсь щекой к его двухдневной и изрядно колючей щетине, поцеловав воздух рядом, я решительно взбегаю по ступеням крыльца и, не оборачиваясь, вхожу в прохладную утробу дома.

Я поднимаюсь к себе, хлопаю дверью и тут же закрываю все замки и, разумеется, щеколду. Небрежно вешаю сумку на крючок у входа, три шага – и я уже на кухне. Открываю холодильник и наливаю себе бокал белого сухого. Обычно я так не злоупотребляю, ведь за ужином мы с Кевином уже выпили бутылку вина, но мне нужно еще. Мне нужно смыть горечь с языка и потушить ту злость, что неистово клокочет в горле. Щелкаю пультом, но, вопреки обычному распорядку, включаю альбом «Романтический 2014», а не очередной скандальный телеэфир от Синди Вуд. Фирменный голос солиста группы Imagine Dragons приятно ласкает слух, заглушая все посторонние звуки дома, пытающиеся окончательно расшатать мою психику. Я особенно уязвима, когда так напряжена. Закрываю глаза и делаю внушительный глоток вина, плавно покачиваясь из стороны в сторону в такт музыке. Мне нужно расслабиться. Мне нужно забыться.

«When the days are cold and the cards all fold and the saints we see are all made of gold»4, – поет вокалист, и я будто снова оказываюсь в счастливом 2014-м. Расстелив в Центральном парке на небольшом пяточке плед, мы устроили себе романтический пикник. С самого начала было ясно, что день и время выбраны неверно: слишком прохладно, слишком многолюдно, слишком много детей вокруг, но мы были слишком счастливы, чтобы печалиться по таким пустякам. Накануне меня назначили самостоятельным консультантом по громкому делу, а Ник сумел презентовать свой бизнес-план группе инвесторов и находился на пороге своего стремительного карьерного взлета. Мы болтали без умолку, делились планами на будущее, когда Ник внезапно предложил запечатлеть этот момент на память. Он достал телефон и, вытянув руку, направил на нас камеру. Я прижалась к нему щекой, но вместо улыбки мои губы искривились в странной гримасе. У Ника была колючая щетина. Мы хотели сделать еще один, более удачный, снимок, но прогремел гром и на нас внезапно обрушился жуткий ливень.

«Don’t wanna let you down, but I am hell bound though this is all for you don’t wanna hide the truth5», – поет вокалист, когда я осознаю, что уже стою посреди ванной комнаты и из одежды на мне только трусики. Отражение в зеркале дрожит. Слезы катятся по щекам. Я выкручиваю вентиля и делаю уверенный шаг под теплую струю воды. Прислоняюсь к стене, холодный кафель царапает спину. Я медленно веду мочалкой по шее, спускаясь к животу, оставляя на коже мыльный след. Приятный запах лаванды щекочет нос. Еще один крючок из прошлого. Я закрываю глаза и вижу, как мы с Ником забегаем домой: промокшие, но счастливые. Он прижимает меня к себе, покрывая поцелуями тело, пока мы, точно в танце, кружимся по нашей маленькой квартирке, сбрасывая на пол мокрую одежду. Заходим в ванну, и Ник включает душ у нас над головой. Горячая вода обжигает кожу, я чувствую пьянящий жар каждой своей клеточкой. Запрокидываю голову назад, потоки воды стекают по лицу. Тело неожиданно откликается на воспоминания, я ласкаю себя в точности так, как это делал он. Кусаю губы, чувствуя, как нарастает напряжение внутри. С губ срывается протяжный стон, и мочалка падает к ногам, выдергивая меня из сладостного забвения. Из гостиной доносятся аккорды знаменитой November Rain. Картинка перед глазами снова дрожит, и я медленно сползаю вниз. Меня знобит. Прижимаю колени к груди. Слезы катятся у меня по щекам, смешиваясь с непрерывным потоком воды, смывающим с моего тело не только мыльную пену, но и воспоминания.

– Я не могу. Не могу… – бормочу я, всхлипывая.

Раньше меня возбуждали ласки, поцелуи, музыка. Давно это было. Теперь мне нужно иное…

***

Завернувшись в банный халат, я выхожу в гостиную и первым делом выключаю музыку. В этих стенах нет больше места ни для романтики, ни для других привычных нормальным людям радостей. Недопитый бокал вина стоит на столешнице в кухне, а я даже не помню, почему оставила его там и начала раздеваться на своем пути в ванную комнату. Мои вещи до сих пор валяются там, где я их бросила, и, глядя на них, я испытываю раздражение.

«Ник не должен был идти на поводу моей матери. Не должен был приходить туда. Все давно в прошлом, и ничего уже не вернуть. Ни-че-го, – размышляю я, натягивая на себя домашние брюки. – Это все мама и ее консервативные взгляды на жизнь. Дочь, которая не хочет семьи, никогда не впишется в ее картину мира».

Трель мобильного телефона прерывает мои рассуждения. Надеваю майку и иду на кухню. Телефон лежит рядом с бокалом, и на экране высвечивается мое любимое фото мамы.

– Легка на помине, – бурчу я, отвечая на звонок.

– Дорогая, как у тебя дела? Чем занимаешься? – мама начинает радостно щебетать, не дожидаясь моего ответа. Как будто мы, как и прежде, сидим с ней на кухне и завтракаем, как будто нас не разделяет залив Аппер-бей, а вместе с ним – пять лет полного непонимания и неуважения моих личных границ.

– У меня все отлично, я как раз собиралась уже ложиться спать.

– Спать? – рассеянно тянет мама. – А ты что уже дома?

Поднимаю взгляд к потолку и делаю глубокий вдох. Любой другой на ее месте сейчас совершенно точно слышал бы нецензурную брань в свой адрес, после которой, непременно, наступила бы глухая тишина, но это моя мама, я ее люблю и прощаю. Всегда.

– И где, по-твоему, я должна быть? Гулять с Ником по Бродвею, предаваясь воспоминаниям? Или, может быть, ты рассчитывала на то, что, увидев его снова, я не смогу устоять и попрошу проводить меня до дома, а потом приглашу подняться на чашку кофе?

– Значит, вы встретились, – в голосе мамы я слышу облегчение.

– Зачем ты это сделала? Мам, я ведь тебя просила…

– И о чем, можно узнать, ты меня просила? – тут же щетинится она, меняясь в голосе. – В том-то и дело, ты никогда и ни о чем