Долго мы сидели, не сводя глаз с открывавшегося перед нами вида. Мы собирались обсудить, что делать дальше, но постепенно отчаяние овладело нами настолько, что никто из нас уже не мог заставить себя произнести ни слова. Наконец Барнар тяжело вздохнул и лишенным всякого выражения голосом произнес:

– К черту все. Давай пойдем направо – может, повезет.

Так мы и сделали, втайне радуясь тому, что приняли наконец хоть какое-то решение, ибо, по правде говоря, сидеть на одном месте и ждать, пока что-нибудь произойдет, можно было целую вечность. Но теперь мы уже не сидели на берегу, а угрюмо плелись по нему, думая одну и ту же думу о том, что дом Гильдмирта находится в одном всем хорошо известном месте – нигде. И для того чтобы туда добраться, потребуется целая вечность, если, конечно, мы не кончимся раньше по дороге.

Хотя наш путь все время лежал по вершинам соляных утесов, пестрый морской мусор, устилавший каменистый берег внизу, неизменно привлекал наше внимание. То, что мы там наблюдали, вскоре развеяло владевшее нами глухое отчаяние, ибо, несмотря на то что мы до отупения привыкли к ужасам и жестокостям подземного мира, новые проявления Демонической активности все еще вызывали наше любопытство. Покрывавшая каменистый берег разнообразная путаница частично состояла из фрагментов низших форм морской фауны: мелкие коралловые веточки с сапфировыми, рубиновыми и изумрудными почками, вырванные с корнем морские анемоны в панцирях из чистейшего золота. Но все эти предметы, довольно заурядные сами по себе, свидетельствовали лишь о том, сколь причудлива плодовитость морских глубин. В не меньших количествах попадались, однако, и произведения искусства, плоды активного и явно недоброго ума: золотые чаши, украшенные сложным серебряным орнаментом, унизанные драгоценными камнями тиары, судя по их размеру и форме, явно не предназначенные для человеческих голов, куски мозаик с изображениями четкими и яркими, точно галлюцинации. В одном месте мы заметили даже обломки конструкции, скрепленной причудливыми петлями и сплошь утыканной шипами. В общем и целом она напоминала стул, но какие невероятные существа в каких невообразимых позах могли на нем помещаться, так и осталось для нас загадкой. Не раз и не два видели мы покачивающиеся в мелкой прибрежной воде боевые шлемы, в забралах которых просвечивали тройные отверстия для глаз. Все эти изделия хорошо развитых ремесел яснее слов говорили о скрытном характере моря и о неустанной деятельности его многочисленного, не нуждающегося в воздухе населения, в чьих злобных мозгах постоянно роятся миллионы коварных замыслов. Береговая жизнь разнообразием форм и проявлений не уступала безумному изобилию выброшенных на черную гальку морских сокровищ. Все образчики здешней фауны объединяло одно: в строении их тел обязательно присутствовали человеческие черты, иногда в столь большом количестве, что мы, глядя на них, затруднялись определить, то ли перед нами какой-то местный демонический гибрид, то ли изуродованный веками рабства человек. Если хотя бы половика из них были пленниками, то, воистину, род человеческий заплатил своим вечно жаждущим врагам огромную дань. Устилавшие берег бездушные драгоценности – безусловно, лишь малая толика того, что скрывали морские глубины, – и были наживкой в ловушке преисподней, ради которой большинство несчастных проникли сюда, скорее всего по глупости и невежеству воспользовавшись первыми попавшимися заклятиями. В наше время легко можно купить заклинание вызова любого демона, особенно в Кайрнгеме. Но вот подчинить его себе, а тем более отправить обратно можно лишь обладая могуществом, о котором самонадеянные дилетанты даже помыслить не могут, не говоря уже о том, чтобы приобрести за деньги.

Некоторые из виденных нами живых существ, очевидно, принадлежали как раз к последним: людской улов моря Демонов, добыча его злонамеренных и предприимчивых обитателей, этих ловцов душ человеческих. Так, многие гроты были устланы плотными коврами из жертв, в которых лишь черты лица, совершенно не изменившиеся, выдавали людей. Тела же, вывернутые наизнанку и искаженные до неузнаваемости, окружали их коронами из расходящихся в разные стороны червеобразных лучей. Они сильно походили на гигантские морские анемоны. Самое страшное, однако, заключалось в том, что души этих несчастных продолжали жить под неусыпным надзором обитавших в каждом гроте демонических садовников. Их обрюзгшие карминово-красные тела, по форме ничем не отличавшиеся от обычных морских звезд, покрывала короста бесчисленных глаз. Свои источающие слизь животы они волокли прямо по лицам полулюдей-полурастений, населявших подземные сады. Надо было видеть то выражение тоскливого ожидания и беспомощной ненависти, которое возникало на лице человекокуста, когда к нему в очередной раз приближался осклизлый мучитель.

Были там и другие представители человеческой породы: обнаженные, они лежали на прибрежных камнях вплотную один к другому, точно бурые водоросли, которые разгневанное северное море грудами извергает на берег в сезон штормов. Их ноги до самых бедер срослись в один мясистый стебель, на котором, подобно листьям, держались торсы, причудливо извиваясь и сплетаясь в бесконечных объятиях. В то время как соединенная плоть этих существ являла собой апофеоз неодолимого и неразборчивого плотского влечения, голоса их то и дело сливались в тяжкий стон или вопль уставшего от жизни человека, более уместный в больничной палате. Другие демоны, по виду огромные крабы, но обладающие, точно гермафродиты, двумя парами человеческих половых органов, деловито сновали вдоль похотливых зарослей, по-хозяйски время от времени что-то ощупывая или пощипывая.

Но как следовало понимать другую аллегорию подземного мира – огромных черепах, которые то и дело выползали на берег, чтобы отложить в черной гальке целые груды яиц? В следующую секунду из них вылуплялись полчища крохотных чешуйчатых гомункулов, человеческие лица которых отличались пугающим разнообразием и индивидуальностью выражения. Неоднократно становились мы свидетелями того, как они с кровожадностью каннибалов набрасывались на только что породившую их черепаху, обгладывали ее до костей, а потом, набившись в опустошенный ковчег ее панциря, отталкивались от берега и пускались в открытое море.

Не поймите меня превратно: я вовсе не хочу сказать, что сами воды этого моря были лишены каких-либо признаков жизни. Волны его в разных местах то и дело свивались причудливыми спиралями, а громоздящиеся друг на друга замки и башни из облаков и тумана, чьи основания касались поверхности воды, непредсказуемо меняли форму, пульсируя изнутри, точно населенные поднявшимися из морских глубин призраками. Однажды мы наблюдали схватку двух невидимых гигантов на расстоянии примерно полумили от берега. Волны то прогибались чуть ли не до самого дна, то зубчатыми стенами вставали едва ли не до самых небес, пока эти двое кружились среди них в губительном танце. У одного из них была пара не то лап, не то ног, каждая размером с хороший корабль, другой орудовал неисчислимым множеством когтистых щупальцев. Наконец что-то огромное рухнуло на поверхность воды, да так, что волны расступились на мгновение, открыв глубокую долину среди морской глади. Немного погодя, когда все затихло, воздух сгустился в некое подобие шва, из которого потекла шафранно-желтая жидкость; по-видимому, она была плотнее воды, так как долго лежала на поверхности, пуская в глубину спиралевидные корни.