Оплатив его счет за гостиницу и удостоверившись, что он не сбежал от нее с другой женщиной, Ева снова почувствовала себя полноценной женой, делающей все ради спасения мужа. Из персонала отеля ей больше ничего выжать не удается. Хотя дальнейшие шаги Ника ей неизвестны, у нее появилась надежда: то, что он жил здесь, в этой же гостинице, — чистой воды совпадение, пространственный казус, — она воспринимает как знак того, что он где-то неподалеку.

Однако на улице ощущение безнадежности охватывает ее с новой силой. Ник ушел из дома молча, бросив все — жену, работу, друзей, — и объяснить это, как ей теперь кажется, можно только одним — нервным срывом, полной безысходностью. И что же, всему виной их совместная жизнь? Неужели это она, Ева, толкнула его на такой безрассудный поступок, ввергла в бездну отчаяния? Да, скорее всего. И, ко всему прочему, он остался без гроша. Несчастный, полубезумный, он бродит по чужому городу, как нищий! И в этом опять же ее вина. Кругом виновата.

Пока Ева безрезультатно обходит рестораны и магазины в центре Канзас-сити, Роза Лейтман возвращается самолетом в Нью-Йорк. Первое, что она видит, войдя в свою квартиру, — это записка Евы на пороге. Застигнутая врасплох, озадаченная тоном записки, она тотчас же набирает первый из указанных номеров — квартиры на Бэрроу-стрит. Не дождавшись ответа, Роза оставляет на автоответчике запись: была в отъезде, а сейчас ее можно застать дома. Затем она набирает служебный номер и узнает от секретарши, что миссис Боуэн в отъезде, об этом звонке ей сообщат. Роза озадачена. Ника Боуэна она видела всего один раз и ничего, в сущности, о нем не знает. Они тогда хорошо поговорили у него в офисе. Похоже, она ему понравилась (это читалось в его глазах), но вел он себя с ней обходительно и сдержанно, пожалуй, даже немного отчужденно. Он производил впечатление человека скорее потерянного, чем агрессивного, от него веяло печалью. Так он женат! Стало быть, вне досягаемости, пустой номер. А вообще-то симпатичный и какой-то трогательный.

Распаковав вещи и просмотрев корреспонденцию, Роза включает автоответчик, и первое, что она слышит, это признание Ника Боуэна в любви и просьба приехать к нему в Канзас-Сити. Она выслушивает его монолог, застыв как изваяние, испытывая крайнее замешательство. Роза вынуждена еще дважды прокрутить сообщение, чтобы убедиться, что она правильно записала телефон Эда Виктори; а ведь номер-то легче легкого, от семерки до единицы по убывающей. Первое ее побуждение — тотчас же позвонить в Канзас-Сити, но затем она решает сначала прослушать остальные записи, — а вдруг он ей еще звонил? Да, в пятницу и в воскресенье. «Надеюсь, я вас не испугал своим признанием, — так начиналась вторая запись. — Я готов повторить каждое слово. Вы не выходите у меня из головы. Я думаю о вас постоянно. Судя по всему, я вам неинтересен — как еще можно расценить ваше молчание? — и все же… позвоните. Нам есть о чем поговорить — например, о книге вашей бабушки. Связаться со мной вы можете через Эда, повторяю его телефон: 816-765-4321. Порядок цифр, кстати, не случаен. Эд говорит, что это метафора — чего, он не сказал. По-моему, он хочет, чтобы я сам догадался». Третья запись, самая короткая, свидетельствует о том, что Ник отчаялся дождаться от нее звонка. «Это я. Последняя попытка. Пожалуйста, позвоните… пусть даже с одной фразой: оставьте меня в покое!»

Роза набирает номер Эда. Подождав с полминуты, она понимает, что аппарат старый, без автоответчика, и вешает трубку. Еще не разобравшись толком в своих чувствах (один бог знает, что она чувствует), Роза решает, что связаться с Боуэном, и как можно скорее — это ее моральный долг. Она хочет послать на адрес Эда телеграмму, но оператор в Канзас-Сити сообщает, что номер официально не зарегистрирован, а это значит, что давать его координаты запрещается. Роза снова звонит в офис жены Ника, но та, по словам секретарши, пока не объявилась. Сразу уточним: у Евы несколько дней не дойдут руки позвонить своей секретарше, настолько она будет захвачена розысками мужа; а к тому времени, когда она даст о себе знать, Роза уже будет трястись в автобусе на пути в Канзас-Сити. Почему она туда едет? Потому что за эти дни она раз сто звонила Эду, и все без толку. Потому что Ник больше не подает о себе вестей, и это, как ей кажется, плохой знак: у него неприятности, возможно серьезные, угрожающие его жизни. Потому что она молода, авантюрна, не связана службой (заказы ей, как иллюстратору, поступают от случая к случаю), а главное, хотя об этом можно только гадать, ей, вероятно, льстит, что интересный мужчина, писатель, видевший ее раз в жизни, влюбился в нее с первого взгляда, влюбился так, что она не выходит у него из головы.

А теперь вернемся в каморку Эда, только что предложившего неожиданному гостю работенку по реорганизации своей картотеки…

Застегнув брюки и раздавив наполовину выкуренную сигарету, Эд с Ником Боуэном покидают пансион. Прохладное утро. Ранняя весна. Они петляют по грязным кварталам, пока не оказываются возле заброшенного пакгауза неподалеку от реки, разделяющей штаты Канзас и Миссури. Они приближаются к воде, позади остаются разные строения, а впереди только старые железнодорожные пути, пять или шесть: ржавые рельсы, сломанные и разбросанные вдоль насыпи шпалы. С реки задувает сильный встречный ветер, и Ник невольно возвращается мыслями к памятному вечеру в Нью-Йорке, когда шквальные порывы сорвали с каменной химеры голову, которая его едва не убила. Позади остался третий путь. Запыхавшийся Эд вдруг останавливается и показывает пальцем на какую-то рассохшуюся некрашеную деревянную штуковину, настолько сливающуюся с прочим хламом, что сам Ник никогда не обратил бы на нее внимания. Вы не поднимете крышку люка? — обращается к нему Эд. В последнее время я так раздобрел, что боюсь нагибаться — запросто могу клюнуть носом.

Через минуту они уже спускаются вниз по железной лесенке в бетонный колодец метра четыре глубиной и оказываются в узком проходе. Падающая сверху полоска света позволяет разглядеть примитивную фанерную дверь без ручки, с висящим на скобе амбарным замком. Эд вставляет ключ, внутри срабатывает пружина, он сбрасывает щеколду большим пальцем и одновременно вешает открытый замок на скобу — заученные движения, доведенные до автоматизма многократными посещениями этого промозглого подземелья. Он толкает дверь, за нею — кромешный мрак, разглядеть в котором что-либо невозможно, но тут Эд, перешагнув через порог, для чего ему приходится слегка оттеснить своего спутника, щелкает подряд тремя выключателями, и у них над головами одна за другой, в каком-то дерганом ритме, вспыхивают флуоресцентные лампы. Они освещают большое складское помещение, примерно пятнадцать на десять. По всему периметру, от пола до потолка, а это три метра с гаком, железные стеллажи. Такое впечатление, что ты в спецхране, среди запрещенных книг, к которым имеет доступ только узкий круг лиц.

Отдел по сохранению исторических памятников, подает голос Эд, сопровождая свои слова широким жестом. Трогать ничего не надо, а смотреть не возбраняется.

Все это так странно, так неожиданно, к тому же Ник совершенно не представляет, с чем он имеет дело. Через пару минут выясняется, что полки забиты телефонными справочниками — сотни, тысячи справочников по разным городам в алфавитном порядке. Вот, к примеру, стеллаж на «Б» — от Балтимора до Бостона. Самая ранняя балтиморская книга датирована 1927 годом, затем следует несколько пропусков, но начиная с 1946-го и заканчивая нынешним, 1982-м, — полный комплект. Первая чикагская книга и того старше, 1919 год, и опять же многие тома вплоть до 1946-го отсутствуют, зато дальше все четко. Напрашивается вывод, что коллекцию начали собирать сразу после Второй мировой войны, в тот самый год, когда родился он, Ник. Тридцать шесть лет, посвященных столь же трудоемкому, сколь и бессмысленному занятию.