кан. В прихожей возле жаровни на корточках сидели две старухи и подогревали вино.

– Жарко, снимем халаты, – предложил Бао-юй.

– Хочешь снять – снимай, – ответили ему. – А нам надо ухаживать за гостями.

– Ухаживать вам придется до пятой стражи, – проговорил Бао-юй. – Я не люблю все эти условности и никому не нужные правила приличия. Правда, при посторонних приходится соблюдать их, но если вы собираетесь меня раздражать, – достанется вам!

– Ладно, пусть будет по-твоему, – согласились все.

Девушки поспешно стали снимать с себя халаты. Вскоре головные украшения тоже были сняты, волосы кое-как собраны в пучок на макушке, и все остались лишь в легких кофтах, плотно облегающих тело.

На Бао-юе была только красная шелковая куртка да зеленые в черный горошек сатиновые штаны, завязки которых у щиколоток он ослабил, чтобы было свободнее. Повязавшись вокруг талии полотенцем для вытирания пота, Бао-юй сидел, подложив под руку новую шелковую подушку с узорами из разноцветных роз и лепестков гортензии, и играл с Фан-гуань в цайцюань[6].

Фан-гуань все время ворчала, что ей жарко. Она сбросила с себя все, кроме кофточки цвета яшмы да узких светло-розовых штанов, подпоясанных зеленоватым полотенцем. Волосы ее, заплетенные в косички, были собраны на затылке и ниспадали на спину толстой косой, в мочку правого уха был вставлен кусочек яшмы величиной с рисовое зернышко, а в левом красовалась подвеска из красной яшмы, похожая на вишню, вделанную в золото. На фоне этих скромных украшений особенно выделялись белизна ее круглого, как луна, лица и светлые, точно воды Хуанхэ осенью, глаза.

Глядя на нее и на Бао-юя, все говорили:

– Они словно близнецы!

Си-жэнь наполнила кубки вином:

– Погодите играть! Хотя за гостями никто не ухаживает, я хочу, чтобы все выпили глоток вина!

Она первая подняла кубок и осушила его. Ее примеру последовали остальные. После этого все уселись друг возле друга.

Чунь-янь и Сы-эр, которым неудобно было сидеть на самом краю кана, принесли для себя расписные табуретки.

Приготовленные сорок закусок были разложены на тарелках из белого динчжоуского фарфора; это были сушеные и свежие фрукты с севера и юга, а также самые разнообразнейшие яства.

– А теперь давайте сыграем в застольный приказ! – предложил Бао-юй.

– Только без шума, а то могут услышать! – предупредила его Си-жэнь. – И потом мы люди неграмотные, так что без древних текстов.

– А по-моему, лучше играть в кости, – предложила Шэ-юэ.

– Нет, – махнул рукой Бао-юй. – Лучше угадывать названия цветов.

– Верно! Я давно думала об этом! – поддержала его Цин-вэнь.

– Эта игра, конечно, интересная, – согласилась Си-жэнь, – но людей мало.

– Послушайте меня! – вмешалась Чунь-янь. – Давайте пригласим барышню Бао-чай, барышню Линь Дай-юй да барышню Сян-юнь. А когда настанет время второй стражи, отпустим их спать!

– Это вызовет шум, придется открывать ворота, – возразила Си-жэнь. – А вдруг нагрянет ночной дозор…

– Ничего! – возразил Бао-юй. – Третья сестра Тань-чунь тоже любительница вина, и если мы ее пригласим, нам ничего не страшно! Да и барышня Бао-цинь…

– Барышню Бао-цинь пригласить можно, но она ведь живет у старшей госпожи Ли Вань, и если пойти за нею, подымется переполох, – ответили ему.

– Пустяки! – заявил Бао-юй. – Сейчас же пригласите ее!

Чунь-янь и Сы-эр не решились возражать и, отперев ворота, в сопровождении других служанок побежали исполнять его приказание.

– Эти девчонки ничего не добьются, – заметили Цин-вэнь и Си-жэнь, когда служанки вышли. – Придется пойти нам самим, мы доставим всех сюда живыми или мертвыми!

Цин-вэнь и Си-жэнь приказали женщинам зажечь фонари и тоже отправились. И действительно, когда они пришли к Бао-чай, та отказалась пойти, ссылаясь на позднее время. Что касается Дай-юй, то она заявила:

– Я себя плохо чувствую!

Однако Си-жэнь и Цин-вэнь не отступали и продолжали их упрашивать:

– Ну окажите нам хоть немного уважения, посидите чуть-чуть, а потом уйдете…

Дай-юй и Бао-чай наконец уступили, чему Си-жень и Цин-вэнь обрадовались. Потом они подумали, что, если Ли Вань узнает о пиршестве, получится неудобно. Поэтому они позвали Цуй-мо и велели ей вместе с Чунь-янь пойти к Ли-Вань и Бао-цинь и привести их во «двор Наслаждения розами», что те и сделали.

Затем Си-жэнь чуть не силой притащила Сян-лин. На кане поставили еще один столик, и все наконец расселись.

– Сестрица Линь Дай-юй боится холода, пусть она сядет у стены! – воскликнул вдруг Бао-юй, подсовывая девушке под спину подушку.

Что касается Си-жэнь и других служанок, то они поставили для себя стулья перед каном.

Дай-юй сидела поодаль от стола, прислонившись спиной к подушке, и оживленно разговаривала с Бао-чай, Ли Вань и Тань-чунь.

– Вы всегда осуждаете тех, кто по ночам пьет и играет в кости, – говорила она. – Как же мы будем делать им замечания, если сами занимаемся тем же?

– А что здесь плохого? – с улыбкой возразила ей Ли Вань. – Мы ведь веселимся не каждый день, а только по праздникам.

Между тем Цин-вэнь принесла бамбуковый стакан с гадательными пластинками из слоновой кости, на которых были изображены цветы, потрясла его и поставила на середину стола. После этого она вынула игральные кости, положила их в коробочку, потрясла ее, затем открыла и объявила, что получилось шесть очков. Шестой с края оказалась Бао-чай.

– Хорошо, я буду первой, – улыбнулась Бао-чай, – но только не знаю, что вытащу!

Она потрясла стакан и вытащила из него одну пластинку. На пластинке был изображен пион и следовала надпись: «Красотой превосходит все цветы», за которой шла строка из стихотворения, написанного в Танскую эпоху: «Пускай бесчувственны цветы, но трогают людей». К этой строке имелось пояснение: «Все сидящие за столом должны выпить по кубку вина! Это самый красивый цветок – он приказывает любому прочесть стихотворение или станс либо спеть песенку».

– Как удачно! – засмеялись все. – Ведь ты сама достойная пара цветку пиона!

Все подняли кубки. Бао-чай тоже выпила, а затем сказала:

– Теперь пусть Фан-гуань споет!

– Если хотите, чтоб я пела, пусть все снова выпьют, тогда мое пение покажется более красивым, – поставила условие Фан-гуань.

Никто не возражал, все выпили, и Фан-гуань запела:

Чудесен вид тех мест, где мы

    собрались в день рожденья…

– Не надо! – закричали ей. – От тебя не требуют никаких поздравлений. Спой то, что умеешь!

Фан-гуань ничего не оставалось, как спеть арию «Когда любуюсь я цветами», начинающуюся со слов:

Собрав изумрудные феникса перья,

    связала в метелки-пучки

И, неба врата обходя, подметаю

    опавших цветов лепестки.

Пока она пела, Бао-юй взял со стола пластинку и несколько раз прочел на ней строку: «Пускай бесчувственны цветы, но трогают людей». Когда