– Вся твоя жизнь будет смертью того, что ты любишь, – сказала она.

Пав духом так, как редко случалось в моей жизни, я неловко встал. То была не просто сага-пророчица. То была настоящая стрига.

– Женщина, ты наложила на меня чары? – спросил я, стыдясь своего дрожащего голоса.

– У меня есть то, что мне нужно. Доброго дня тебе, сенатор.

Я пошарил под тогой, пытаясь вытащить несколько монет из кошелька, и в конце концов швырнул ей весь кошелек. Она не подняла его, а посмотрела на меня со своей насмешливой улыбкой.

– Возвращайся в любое время, сенатор.

Споткнувшись, я шагнул к занавеске, но едва ухватился за нее, женщина сказала:

– Еще одно, сенатор Метелл.

Я повернулся.

– Что такое, ведьма?

– Ты будешь жить долго, очень долго. И будешь жалеть, что не умер молодым.

Шатаясь, я вышел из палатки на свет дня, который больше не был благодатным. И всю дорогу до дома прохожие избегали меня, как человека, несущего какую-то смертельную заразу.

Ближе к вечеру я оставил позади почти все свои страхи и недоумевал, что же произошло. И произошло ли вообще что-нибудь. Я слегка стыдился себя, запаниковавшего, словно деревенщина, из-за слов сельской пророчицы. Да и что она такого сказала? Просто чепуху, которой мошенники всегда обманывают легковерных простофиль. Я буду жить долго, очень долго, вот как? Достаточно безопасное предсказание, ведь я определенно не смогу обличить ее, если оно окажется лживым.

Потом я вспомнил густые, удушающие пары в первой палатке. Та женщина, Белла, наверняка жгла коноплю, дурман и маковый сок, чтобы обработать своих жертв. Я находился под влиянием этих вызывающих видения веществ, когда искал Фурию. Так я утешил себя и залечил свою раненую гордость.

Гермес вошел, когда я перевязывал себе руку.

– Что случилось?

– Порезался, когда брился. Почему ты так долго? Дом Луция Цезаря не так уж далеко отсюда.

– Я заблудился.

Это была откровенная ложь, но я решил не обращать на нее внимания.

– Как бы то ни было, Юлия дома и посылает тебе это.

Мой раб протянул мне свернутый папирус, и я взял его, велев:

– Принеси мне что-нибудь поесть, а потом собери мои банные принадлежности.

Гермес отправился на кухню и вернулся несколько минут спустя с подносом, на котором лежали хлеб и сыр. Я сжевал эту сухую еду, запивая сильно разбавленным вином и читая торопливо нацарапанное письмо Юлии.

Оно начиналось без обычных приветствий и вступлений: «Деций, я рада узнать, что ты в Риме, хотя сейчас неподходящее время, чтобы ты находился в городе. Я могу только догадываться, что раз ты здесь, не миновать беды».

Ах, моя Юлия, всегда такая романтичная!

«Мой отец с Октавием в Македонии, но бабушка здесь и внимательно за мной следит. Вскоре я найду какой-нибудь предлог, чтобы с тобой встретиться. Не впутывайся в неприятности».

На том письмо и заканчивалось. Что ж, писали его довольно торопливо. Я вспомнил, что семьи Цезаря и Гая Октавия связывали брачные узы. Закончив свой скудный завтрак, я попытался разобраться в нитях этой связи. Женой Гая Октавия была Атия, и теперь я вспомнил, что эта женщина была дочерью Юлии, сестры Гая Цезаря, от ничтожества по имени Атий[19].

Этот Октавий был биологическим отцом нашего нынешнего Первого Гражданина[20] – факт, который мы в нынешние времена блаженно не осознаем. Вот какова степень родства Первого Гражданина с Юлиями, хотя ему нравится делать вид, что в его венах течет кровь всего клана.

Мы с Гермесом отправились на улицу рядом с Форумом, где находилась одна из моих любимых бань. Это было довольно роскошное заведение, хотя тогдашние бани никак не могли сравниться размерами с банями, недавно построенными Агриппой и Меценатом, с их многочисленными термами и тренировочными залами, библиотеками, лекционными залами, озеленением, статуями и мозаиками. В моей бане было несколько приличных скульптур, привезенных из Коринфа в качестве военной добычи, искусные массажисты с Кипра и горячие ванны такого размера, что в них могли свободно беседовать около дюжины мужчин. Добрая беседа с равными – половина удовольствия, получаемого от бани, а сегодня трудно добиться, чтобы тебя услышали, в приспособленных для сотни и более купальщиков огромных термах, где гуляет эхо.

Баню, куда я ходил, посещали главным образом сенаторы и члены сословия всадников – так что это было подходящее место, чтобы узнать, как обстоят последние дела в правительстве.

Оставив одежду в атриуме под не слишком бдительным надзором Гермеса, я как можно быстрее окунулся в бассейн с холодной водой, а потом направился в кальдарий[21], чтобы с наслаждением посидеть в горячей воде. Войдя в темную, полную пара комнату, я разочарованно увидел, что в бане есть только два других посетителя, и оба мне незнакомы.

Я вежливо поприветствовал их и шагнул в восхитительно горячую воду, а потом устроился в ней, высунув только голову, чтобы помокнуть. Я находился спиной к двери и просидел так всего несколько минут, когда мои компаньоны встревоженно взглянули на вход. Я не потрудился обернуться, и тут сзади появились и залезли в ванну крупные, суровые с виду мужчины с покрытыми шрамами лицами – худшая разновидность громил с арены. Два моих сотоварища торопливо освободили свои места, и вскоре вместе со мной в воде уже сидели шестеро громадных скотин, оставив место слева от меня. На это место опустился еще один мужчина, моложавый, красивый развратной красотой и украшенный лишь несколькими небольшими шрамами – причем некоторыми из них наградил его я.

– Добро пожаловать обратно в Рим, Деций, – сказал он.

– Спасибо, Клодий.

Этот человек заставил меня похолодеть. Я не мог сбежать или спастись, да и недостойно было бы пытаться это сделать. Вот и надейся на предсказанную мне долгую, долгую жизнь.

– Расслабься, Деций. Я назначен трибуном, и сейчас у меня на уме огромное множество важных вещей, – заявил Публий Клодий. – В настоящий момент ты заботишь меня меньше всего. Не перечь мне – и тебе не о чем будет беспокоиться.

– Рад это слышать, – ответил я совершенно серьезно.