– А что, суд уже вынес приговор?

– Вынесет. Потом догонит и повторит.

– Но вы пока ничего не доказали, а я ни в чем не признался.

– У нас с вами все впереди, молодой человек!

– Что же у меня впереди?

– Жизнь! Но не та, которая вас радовала до сих пор. Синее у него, видите ли, небо! Белые облака! Южное вино, бараньи шашлыки. Проехали, Игорек! Тебя ждут нары и параша. Больше ничего.

– Что ж, пусть будет так, коли вы на этом настаиваете. Но что-то позволяет мне сомневаться в истинности ваших суровых предсказаний.

– Разберемся, – подвел Пафнутьев итог их мимолетному спору.

Провожать Зайцева вышла светлая девушка в форме стюардессы. Она молча постояла рядом, похлопала ладошкой по его плечу, пожала руку, поколебалась немного, поднялась на цыпочки, поцеловала.

– Держись, Игорек, – сказала эта особа.

– Держусь, Лена.

– Мы будем тебя ждать.

– Особенно некоторые?

– Да. Именно так. Особенно некоторые. Вернешься?

Зайцев кивнул на Пафнутьева, стоявшего в сторонке, и ответил:

– Вон тот серьезный товарищ говорит, что не скоро.

– Ничего, главное – держись. Дождемся.

– Ха! – печально воскликнул Зайцев. – Размечталась! – Поскольку руки его, скованные наручниками, были за спиной, он просто наклонился и поцеловал девушку в щеку. – Пока, Лена. И ты держись!

Самолет взлетел вовремя, набрал высоту. Проводницы объяснили пассажирам, как вести себя в полете, позволили им отстегнуть ремни, угостили леденцами, чтобы те не испытывали неприятных тошнотных ощущений.

Пафнутьев убедился в том, что его пленник не буйствует, ведет себя пристойно. Наручники при нем. По обе стороны от него сидят крепенькие ребята в белых рубашках с короткими рукавами.

– У вас все в порядке? – спросил Пафнутьев. – Жалобы, нарекания, недовольство?

– Все отлично, Павел Николаевич, – ответил один из парней.

– Как в лучших домах Лондона и Конотопа, – добавил Зайцев.

– Шуточки у тебя, я смотрю, все знакомые, как говорится, бывшие в употреблении.

– Так они на конкретного потребителя рассчитаны.

– Разберемся, – повторил Пафнутьев и прошел к своему креслу.

– Кормить будут? – прокричал Зайцев вслед Павлу.

Тот постоял, не оборачиваясь, потом подошел к арестанту и негромко проговорил:

– Покормят обязательно. Потом догонят и еще разочек угостят.

– А шуточки у вас, между прочим, тоже не первой свежести.

– Каков потребитель, таков и юмор. – Пафнутьев улыбнулся и развел руки в стороны, как бы говоря: чем богаты, тем и рады.

Усевшись поплотнее в свое кресло, он откинулся на спинку и закрыл глаза. Какие-то слова Зайцева задели его за живое. Но Пафнутьев никак не мог вспомнить, что же именно сказал ему Зайцев, чем задел, в чем справедливо уличил. Павел вспоминал все подробности разговора и никак не мог уцепиться за что-то.

Наконец, измаявшись, он повернулся к Худолею, сидевшему рядом, и заявил:

– Хоть убей, никак не могу вспомнить! Что он мне такого сказал? Чем уел? Во что меня мордой ткнул? Ведь чувствую, что было такое. Ты сидел рядом, слышал каждое его и мое слово. Где я слабинку дал? В чем промашка?

– Он, Паша, хорошо тебя куснул.

– Ну?..

– Я очень даже удивился! Подумал, почему это наш многоопытный Павел Николаевич не ответит ему так, как он умеет? С его-то знанием человеческой натуры, положения в стране и ее окрестностях…

– Я сейчас выкину тебя из самолета!

– Есть куда более надежное средство, способное заставить меня заговорить.

– Ну?..

– Надо обратиться к стюардессе.

– Хорошо, обращусь, и что?

– И все.

Пафнутьев долго молчал, потом из его груди вырвался глубокий вздох облегчения.

– Я просто забыл, с кем имею дело, – покаянно произнес он.

– Да, это с тобой случается, – согласился Худолей.

– Простите!.. – Пафнутьев остановил стюардессу, пробегавшую мимо, попросил ее наклониться и доверительно прошептал на ухо: – Вот этот пассажир, который сидит рядом со мной, очень страдает.

– Боже! Что с ним? Я сейчас приглашу врача!

– Не надо врача. Ему помогут сто граммов водки.

– Сто пятьдесят, – поправил Худолей.

– А он будет хорошо себя вести? – с усмешкой осведомилась девушка.

– Я за него ручаюсь, – ответил Павел.

– Ему и бутербродик не помешает?

– Не помешает.

– А какой бутербродик?

– Хороший.

– Поняла, – сказала стюардесса и исчезла.

Она появилась через пять минут с маленьким подносом. На нем стоял хрустальный бокал с водкой. Рядом на блюдечке красовался хлеб с кусочком масла, красной икрой и тремя маслинами.

– Ого! – восхищенно воскликнул Пафнутьев. – От такого угощения и я не откажусь.

– Я вас правильно поняла? – спросила стюардесса.

– Я в этом уверен! – с шутливой суровостью ответил Павел.

Девушка опять появилась через пять минут. Повторилось все – и хрустальный бокал с водкой, и красная икра, и черные влажные маслины.

Честно признаюсь, что автор этой книжки на данном месте сглотнул набежавшую слюну, прервал повествование и проворчал завистливо себе под нос: «Да и я не нашел бы сил отказаться! Уж больно компания хороша!»

Наши герои молча чокнулись звонким хрусталем, вызвав завистливый стон пассажиров мужского пола, сидящих в соседних креслах, молча съели по бутербродику. Подошла улыбчивая девочка и унесла пустую посуду.

Пафнутьев так же молча проводил ее взглядом, пока она не скрылась за занавеской.

Придя в себя, он сурово посмотрел на Худолея и заявил:

– Я тебя слушаю.

– Значит, так. Докладываю. Наступил момент, когда в вашей беседе возникла пауза. Тогда этот хмырь поганый, убийца и насильник говорит вам отвратительным своим голосом, мол, напрасно вы радуетесь, уважаемый…

– Он не называл меня уважаемым. Обращаться к кому-либо с этим словом – уже оскорбление.

– Согласен. Но суть не в этом. Он сказал примерно следующее: «Ваша радость преждевременная. Вы еще ничего не доказали, а я еще ни в чем не признался».

– Он прав.

– Нет. Он не прав. Да, работа не закончена. Но мы уже кое-что доказали, а он кое в чем признался. Мы не барахтаемся в болоте догадок, предположений и сомнений, стоим на твердой почве фактов, вещественных доказательств…