— Остальные плохо себя вели, мелко, так сказать, хулиганили, а потому завтра поедут в суд, а оттуда — суток на пятнадцать.

— Они извинятся. Я их сам накажу.

— Да стоит ли беспокоиться из-за этих дурачков? Отсидят да выйдут.

Гости переглянулись.

— Во сколько можно завтра подойти?

— Я думаю, часиков в одиннадцать всё будет ясно, — ответил я.

— Хорошо, мы подойдём.

— Всего доброго.

Адвокат вышел первым. Захар немного замешкался на пороге.

— Послушай, Ларин. Может не будем тут спектакль разыгрывать? Ты же всё понимаешь. Вы всё равно проиграете. Что тебе надо? Сколько?

— Завтра приходите, в одиннадцать, — напомнил я как можно более вежливым тоном.

Захар вышел. Слава Богу. Я выдохнул и откинулся на стуле. Только сейчас я услышал противное шипение. Вода в банке выкипела, кипятильник угрожал расплавиться. Я протянул руки к розетке и только тут заметил, что пальцы мои трясутся мелкой дрожью. Мне было страшно.

Попив кофе и немного успокоившись, я задумался. Романов, похоже, личность из особо приближённых. Стал бы Захар за всякой шелупонью сам приезжать. Прислал бы одного адвоката.

Я выглянул в окно. Метрах в трёхстах от отделения припарковались две «иномарки» с тонированными стёклами. Ага, наблюдателей поставили. Так, на всякий случай, не помешает. Ладно, пускай стоят. Однако что же делать? Придётся сегодня опознание проводить, скорей всего, ночью и наверняка одному, потому что следователь дежурный ни в какую больницу не поедет. Это большой минус. Я не в том смысле, что не поедет, а в том, что в суде к следственным действиям, проведённым операми, относятся крайне недоверчиво. Одно дело, когда опознание проводит следователь, и совсем другое — когда опер. Почему? Да потому, что следователю всё равно — опознают, не опознают, его раскрываемость не волнует. Ему даже лучше, чтобы не опознали — работы меньше. Стало быть, следователь — лицо незаинтересованное. А у опера есть интерес — ему надо, чтобы опознали. Надо! А значит никаких гарантий, что он где-нибудь не смухлюет. Крутая система. Рассчитана не на порядочных людей, а наоборот. На каких-то шулеров и жуликов.

Раздумывая, я автоматически набрал номер телефона справочного Института скорой помощи. Бесполезно — номер был постоянно занят. Господи, совсем заработался. Мать-то должна знать, как самочувствие Стёпы.

Я достал из сейфа материал, нашёл домашний телефон раненого и позвонил. Мать оказалась дома.

— Слушаю.

По тембру голоса я понял, что произошло что-то ужасное.

— Это Ларин. Как Стёпа?

— Стёпушка умер. Вчера ночью. Заражение крови. Проглядели… Найдите их, найдите! Пожалуйста…

Речь перешла в рыдания.

— Извините, — почему-то извинился я и повесил трубку.

Ты неудачник, Ларин, ты проиграл…

Утром я чувствовал себя препогано. До пяти утра я никак не мог уснуть, только ворочался с боку на бок. Наконец вырубился, да и то ненадолго, до первого кошмара. А в полвосьмого загремел будильник. Я побрился — щека почти прошла — и начал собираться. Завтра суббота, а в понедельник я должен написать рапорт. Место дежурного в соседнем отделении оказалось уже забитым. Хотя я бы туда и не пошёл. Скучно. Придётся дворником. Тоже скучно, но зато сам себе хозяин. И нет ни Мухоморов, ни бандитов, ни бессонницы. Подмел подъезд, бачки убрал и гуляй. Опер-дворник.

Закончив с бритьём, я выпил кофе и отправился в отделение. Возможно в последний раз. Ни в субботу, ни в воскресенье я не дежурил, а в понедельник — всё. Рапорт, обходной. Это уже не работа.

А погодка в кайф. Плевать на всё, завтра рванём с Викой за город. Загорать и бездельничать.

«Иномарки» стояли на прежнем месте. Я, разумеется, ничуть не удивился. Точно угадал, Романов — птичка большого полета. А всё равно в заднице детство играет, раз с ножичком балуется. Я бы на месте Захара сказал ему пару ласковых.

Мухомор был сегодня в форме. Едет в РУВД на очередное совещание. Слишком их много в последнее время. Но это не мои проблемы. Хотят — пусть совещаются.

— Кирилл, у тебя есть ещё материалы? — спросил он на утренней сходке.

— Один по ножевому в ларьке. Парень, кстати, умер прошлой ночью.

Мухомор помолчал немного.

— Отправляй материал сегодня. И лучше задним числом. Что ты раньше думал? Опять из-за тебя проблемы. Уйти по человечески и то не можешь. Это же сто восьмая.

Я не стал оправдываться. Мухомор со своей колокольни смотрит, я — со своей. Хотя странно. Он ведь тоже опером когда-то был, не гаишником и не охранником.

Женька незаметно подмигнул мне. Не горюй, Киря, переживем.

После сходки я пошёл в дежурку. Телефонограммы о смерти Степана не поступало. Забыли, наверное, дать.

Я вернулся в кабинет и стал писать сопроводиловку в следственный отдел, чтобы отправить материал. Там возбудят очередной «глухарь», нарисуют на белых корочках номер и бросят в бездонный сейф в стопку таких же «глухарей». И никто никогда больше не откроет этих белых корочек.

А того, кто убил Стёпу, я через сорок минут выпущу. И ничего не могу сделать. Ничего. Разве что, приласкаю напоследок и вышвырну пинком под зад. Хотя не пинком. А вежливо. И ещё прощение попрошу. Тьфу, мать их за ногу. Извините, товарищ Романов, перепутали мы что-то, напрасно вас обидели. Так что простите нас, убогих.

Н-да…

Закончив писанину, я отнес материалы в канцелярию. Во, а машинка-то уже под окнами стоит. Чёрный захаровский «Мерс». Педанты. Ровно в одиннадцать нагрянут. Что-то не хочется, мне ещё раз на их рожи любоваться. Сейчас выпущу этого, пусть радуются.

Романов сидел в камере, вместе с одним из своих подельщиков. Откинув щеколду, я с напускной деловитостью произнес:

— Сергей Валентинович, пройдёмте со мной.

Романов продрал заспанные глаза. Крепко спит. Не потому что совесть чиста, а потому что знает, что отмажут. Вопрос времени.

Услышав моё обращение, он ухмыльнулся и вышел из камеры.

— Прямо по коридору, дорогу знаешь, — скомандовал я.

Романов вразвалочку покатил к моему кабинету. Там плюхнулся на стул, широко раздвинул ноги и впялился в стену.

— Надеюсь, ночь в камере повлияла на твоё мнение относительно вчерашней истории? — поинтересовался я.

— Чего?

— Ножик, спрашиваю, чей?

— Откуда я знаю?

Это самое «Откуда я знаю?» я слышал вчера в течение двух часов. Честно скажу, тяжело. Морально и физически. Слушать дальше никакого желания нет. Да и не имеет смысла. Даже от Алёны Алиной устаёшь, а от этого солиста и подавно.