двух существующих в городе поликлиник, при этом долгожданное начало самостоятельной жизни и появление собственного заработка не сильно сказались на семейном бюджете: регулярно задерживаемая зарплата едва ли превышала среднюю по городу пенсию. Основным источником дохода в семье по-прежнему оставалась зарплата матери, уже больше тридцати лет работавшей на расположенной за городом птицефабрике. Отец, перепробовавший в жизни множество специальностей – от токаря до сторожа, в конце концов охладел ко всем видам трудовой деятельности, предпочтя поездкам на работу беззаботное домашнее пьянство. Он никогда не впадал в агрессию и не устраивал пьяных дебошей, наоборот, под влиянием алкоголя неизменно становился добродушно-веселым, признавался в любви «своим девочкам», как он называл жену с дочерью, излучал неиссякаемый оптимизм и довольно удачно острил. Однако это веселье обходилось семейному бюджету слишком дорого, и Нина Ивановна постоянно искала новые, еще не обнаруженные мужем места, чтобы понадежней запрятать деньги, что, впрочем, не мешало Славику (по имени-отчеству его не звал никто, даже малолетние пацаны с соседних домов) почти ежедневно «приникать иссохшими устами к источнику живительной влаги». Славика любили за веселый нрав и способность вести непринужденные беседы на любые темы, поэтому охотно наливали для «поправки здоровья и осмысления действительности».

В такой ситуации выручал огород и небольшое подсобное хозяйство, без которых пришлось бы совсем туго. В последние годы, когда мать стала сильно уставать на работе, основная нагрузка по ведению хозяйства как-то сама собой легла на Светлану. Славик иногда начинал помогать дочери, неизменно демонстрируя в первые полчаса нешуточный трудовой порыв, после чего его энтузиазм стремительно угасал, и горе-работник приводил убойный аргумент, оправдывающий его дальнейшее отсутствие в «зоне сельхозработ».

Понимая, что Серега прав – в родном городке да без всякого образования ей вряд ли удастся подняться куда-то выше продавщицы или официантки, – Света и сама рвалась в Москву, но каждый раз, представив, как матери придется взвалить на себя все заботы по дому и хозяйству, откладывала окончательное решение, привычно убеждая себя в том, что вот уж в следующем году соберется обязательно. Все это существенно упростило задачу Сереги, стремившегося утянуть с собой подругу, – ехать в большой чужой город вместе со своим парнем, который наверняка найдет хорошую работу и к следующему году, когда нужно будет все-таки попробовать поступить в медицинский, уже прочно встанет на ноги, казалось Светлане куда более надежным, чем пробиваться одной. К тому же Света была почти уверена, что, останься она сейчас дома, Серега без труда найдет себе в Москве новую девочку, и через год вряд ли захочет помогать бывшей подруге.

Света решила, что объявит о своем отъезде родителям в последний момент, когда будет уже поздно передумывать и что-то менять, причем сначала она хотела поговорить с отцом, попытаться достучаться до него, пробить барьер алкогольно-блаженного легкомыслия и объяснить, что теперь именно он, отец, должен будет взять на себя основные заботы о своей стареющей жене. На следующий день после разговора с Серегой она написала заявление об уходе, выдержала тяжелую беседу с главврачом, – при символически мизерных зарплатах поликлиника остро нуждалась в кадрах, и внезапный уход одной из медсестер создавал руководству дополнительные проблемы – выторговала себе одну неделю отработки вместо двух и, возвращаясь вечером домой, испытывала немалое облегчение, как человек, сделавший наконец решительный шаг и сам закрывший себе все пути назад.

Славик лежал на диване перед телевизором, с добродушной ухмылкой наблюдая за экранными перипетиями очередного мексиканского сериала. На столе рядом с диваном стояла бутыль из-под лимонада, примерно на треть наполненная мутноватой жидкостью, а довершала натюрморт тарелка с остатками квашеной капусты. «За самогоном к Глашке бегал, – подумала Света. – Значит, с утра где-то денег надыбал». Проходя мимо кухни, она невольно поморщилась, заметив в раковине целую гору не мытой со вчерашнего дня посуды.

– Привет, пап. Мама еще не пришла?

– О, Светланка, – радостно констатировал отец. – Чего-то ты рано сегодня, а Нины нет еще. Ты садись, давай вместе посмотрим, – он кивнул головой в сторону экрана. – Я вот одного не пойму: чего они все время плачут? Как думаешь, актеры эти, они лук нюхают или им в глаза капают чего?

– Там посуда с вечера не мыта, – устало присев на стул, сказала Света с легким укором. – Мог бы за весь день озаботиться. Ждешь, когда я или мама с работы придем и вымоем все?

– Ой, и правда, – как всегда, когда его упрекали в безделье, Славик принял виноватый вид, причем Света была уверена, что это раскаяние не напускное, – отцу действительно бывало стыдно за то, как мало помощи видят от него «его девочки», но, к сожалению, этим смиренным признанием вины обычно все и заканчивалось. – Не помыл. Представляешь, совсем из головы вылетело, замотался чего-то.

– Замотался? – Света чуть не расхохоталась, но, сдержав смех, вполне серьезно произнесла. – Пап, мне надо с тобой серьезно поговорить.

– Поговорить? – в глазах Славика мелькнуло беспокойство. – Давай поговорим, чего же не поговорить? Отец с дочкой это… завсегда… никаких секретов промеж них…

Он спустил ноги на пол, нащупал тапочки, протянул руку за пультом, убрал до минимума звук в телевизоре, посмотрел на Свету выжидательно, осторожно спросил:

– Про маму чего?

– Нет… то есть, не совсем… ну, в общем, да. Короче, Серега, парень мой, ты его видел…

– Видел, ага, – закивал Славик, перебивая. – Хороший парень, хороший, ты, Светик, его держись, он, сдается мне, в жизни не пропадет.

– Я и держусь, – слегка раздраженно сказала Света. – Ты не перебивай. В общем, он в Москву уезжает, говорит, работу ему там предлагают, с жильем типа решено все, меня с собой зовет. Короче, я уезжаю, на работе заявление написала, неделю отрабатываю, и в следующую пятницу мы едем.

– В Москву? – переспросил отец, осмысливая услышанное, и тут же расплылся в широкой улыбке. – Так это же здорово, это ж просто замечательно! Дорога-ая моя-я столица, золота-ая моя-я Москва, – попытался пропеть он, но, дав петуха, хрипло закашлялся.

– Я, Светик, вот чего думаю, – радостно продолжил Славик, отдышавшись после кашля. – Такой девочке, как ты, самое место в Москве. И то верно – чего тебе тут пропадать? Ну, за это, так сказать, полагается, – он потянулся было к бутылке, но Света его опередила, отодвинув самогон на другой край стола.

– Я сказала, надо серьезно поговорить. Разговор наш еще даже не начинался.

Увидев, как нетерпеливо тянется к бутылке чуть дрожащая рука отца, Света почувствовала острый приступ раздражения, быстро переходящего в настоящую злость.

– Как – не начинался? – удивился отец. – Разве ты не это хотела сказать… ну, что в Москву с Серегой едешь?

– Я хотела сказать, – она заговорила медленно, отчетливо проговаривая каждое слово и не отрывая пристального взгляда от ставшего вдруг каким-то растерянным лица