— Да, так и есть.

— А сколько существует разных вкусов?

— Понятия не имею. Не думаю, что существует подробный каталог вкусов.

— Тогда что на свете вкуснее всего, как ты думаешь?

Девочка хорошенько подумала.

— Может быть, клубника… Клубника с мороженым.

Он перевёл взгляд на Сесилию.

— Как-то это странно — класть в рот холодные комки перечной мяты. Тогда вы должны чувствовать, как внутри всё дрожит и щекочется?

— Когда ты так говоришь, то это звучит очень загадочно. На самом деле, иногда внизу живота чувствуешь щекотку. Это здорово!

Ариэль продолжал парить над диваном. Он то отлетал от неё на несколько десятков сантиметров, то подлетал поближе.

Ангел указал на обеденный стол.

— Там на блюде есть несколько клубничин.

Она засмеялась:

— Это всего лишь марципановые клубничины, их сделал Лассе.

— А они сильно отличаются по вкусу от обычных?

— Да, очень сильно. Но оба вкуса могли бы стоять в каталоге в разделе «Превосходные».

Она посмотрела в его ясные сапфировые глаза.

— Ты можешь попробовать описать, чем отличается вкус обычной клубники от вкуса марципановой? — спросил Ариэль.

Сесилия всё ещё жевала песочное печенье. Она взглянула на блюдо, где лежала марципановая клубника, сделала глубокий вдох и сказала:

— Садовая клубника на вкус и сладкая, и кисловатая — и еще она, конечно, красная. Если же вместо неё ты съешь марципановую клубничину, то она тоже будет красной, потому что в неё добавили красный пищевой краситель, но она будет суховатой и сладкой, как вкуснейший марципан.

— «Суховатой и сладкой, как вкуснейший марципан…»

— Ты знал, что марципан готовят из миндаля? Поэтому я и говорю «суховатый и сладкий», орехи ведь сухие. А сладость в нём от сахарной пудры.

Она слизнула с ладони несколько крошек печенья.

— Вообще-то я не хочу никакой клубники, потому что болею. Но поскольку сейчас Рождество, то мне кажется, я могу о ней немножко подумать.

Ариэль удручённо покачал головой.

— От такого описания я не особо поумнел. Вкусы и тому подобное — это непостижимая тайна для ангелов небесных.

— Но, наверное, не для Бога, ведь это Он нас создал.

Ариэль медленно опустился вниз и уселся на её ноги. Он был невесомым. Даже когда ангел прикасался к ней, девочка не ощущала щекотки.

— Не всегда можно полностью постичь то, что создал, — сказал он.

— Почему?

— Например, ты можешь что-нибудь нарисовать на листе бумаги. Но это не означает, будто ты понимаешь, что такое быть тем, что ты нарисовала.

— Ты говоришь совершенно о другом, нарисованное — это не живое.

Он энергично закивал:

— Именно это и странно.

— Что это?

— Что вы живые.

Сесилия уставилась в потолок.

— Ты прав хотя бы в том, что Бог не понимает, как глупо быть больной в Рождество…

Ариэль прервал её:

— Мы можем ещё поговорить о Боге попозже. Сначала ты должна рассказать, что такое быть человеком из плоти и крови.

— Спрашивай! Спрашивай всё что хочешь.

— Мы говорили о том, что такое ощущать вкус. Не менее удивительно то, что вы можете чувствовать запахи разных вещей, причем ваш нос вовсе не обязательно должен находиться очень близко к предмету. И вы всё равно сможете ощутить его запах. Что такое все эти «запахи», витающие по мирозданию?

— Ты, наверное, не чувствуешь запаха ёлки?

Он грустно вздохнул:

— У ангелов нет чувств, Сесилия. Хотя мы и не готовимся к экзамену по христианству, тебе скоро придётся это выучить.

— Извини меня.

— А как пахнет ёлка?

— Зеленью… и ещё чуть кисловато, пахнет уличной свежестью… и немного сыростью. Но у неё есть и сладкий аромат. Я бы сказала, что запах рождественской ёлки — это почти половина всего духа Рождества. На втором месте будет запах кислой капусты, а на третьем — ароматических свечей. На четвёртом месте — запах дедушкиных сигар, но так скоро станет слишком много хороших запахов.

— А вы можете почувствовать запах света?

— Вообще-то нет.

— Тогда, значит, ты противоречишь сама себе?

— После того как мы нарядим ёлку и зажжём лампочки, она начинает пахнуть по-другому. Чуть-чуть по-другому, но это «чуть-чуть» имеет огромное значение для духа Рождества.

— Ну хорошо. Не думаю, что нам удастся понять, что такое запахи, лучше, чем что такое вкус. А запахов тоже существует несметное количество?

— Наверняка, но мне кажется, что у людей не очень хорошее обоняние. Может быть, мы способны различить сотню разных запахов, в то время как вкусов мы можем различить целую тысячу. У собак обоняние гораздо лучше. Мне кажется, они в состоянии различить несколько тысяч запахов. Но это не так уж удивительно, если вспомнить, что половину собачьей морды занимает огромный нос.

— И всё-таки объяснения даются тебе не так уж плохо. А расскажи, что такое видеть?

— Ты, наверное, видишь то же, что и я?

Ариэль взлетел с кровати, проплыл по комнате и приземлился в зелёное кресло. На фоне огромного кресла он казался таким маленьким, что было похоже, что он может в нём утонуть. Ангел сказал:

— Но я вижу не совсем так, как ты. К тому же я не вылеплен из земли и воды. Я не живое волшебное тесто, наполненное светом.

— А как же ты видишь?

— Можешь называть это духовным присутствием.

— Но меня-то ты видишь?

Он покачал головой:

— Просто я здесь нахожусь.

— И я здесь нахожусь. И мы всё время можем видеть друг друга, разве нет?

Ариэль помедлил с ответом:

— Ты можешь сказать, что видишь, когда спишь?

— Иногда во сне я вижу очень чётко.

— Но ты видишь не глазами.

— Нет, потому что они закрыты, когда я сплю.

— Тогда ты, наверное, понимаешь, что есть разные способы видеть. Некоторые люди слепы. Они должны пользоваться внутренним зрением. Это то же самое зрение, при помощи которого ты смотришь сладкие сны.

— «Внутреннее зрение»?

Он кивнул:

— Когда ты хлопаешь веками и пользуешься живыми линзами для разглядывания окружающей природы — это совершенно другое. Когда ты режешь лук или тебе в глаз попадёт соринка, зрение расстраивается. В худшем случае оно может совсем пропасть. Но ничто не способно повредить внутреннее зрение.