Анатолий смущенно отводит взгляд в сторону очага и начинает внимательно изучать языки пламени. Я понимаю его. Примерно так же я чувствовал себя, когда Лена заявилась ко мне в таком виде в первый же мой вечер пребывания в Монастыре. Теперь-то я уже привык к такой экзотике, она для меня в порядке вещей. А вот на Анатолия, как свежего человека, это действует ошеломляюще.

А женщины не обращают на его замешательство ни малейшего внимания. Они усаживаются за стол, и пламя очага начинает затейливо играть на их одеяниях. Их накидки то блестят перламутром, то становятся совершенно непрозрачными, то вдруг «исчезают». В этом случае Лена с Наташей предстают перед нами в одних трусиках и босоножках. Это обстоятельство никак не способствует укреплению душевного равновесия Анатолия. Еще немного, и он запаникует. Надо выручать парня. Я усаживаю его так, чтобы «сияние» женских фигур как можно меньше попадало в поле его зрения. При этом замечаю недовольную гримасу своей подруги. Ничего, перебьется. Больно уж она круто взяла. В таких делах, как мне думается, лошадей гнать ни к чему.

Выставляю на стол салаты и разливаю по бокалам вино. Затем достаю из синтезатора четыре порции пельменей. Анатолий принюхивается и с удовольствием крякает. «Слава Времени! Отвлекся», — отмечаю я про себя, а вслух извиняюсь:

— Оно, конечно, к такому столу неплохо бы водочки. Но, увы, сие не в моих силах. Рылом, как говорится, не вышел.

— Это верно, — поддерживает тему Лена. — В Нуль-Фазе водку умел творить только Магистр.

— Почему же? — возражаю я. — Творили ее многие, но настоящая «Столичная» получалась только у него. Матвей Кривонос тоже угощал меня водкой своего изготовления. Но у него всегда выходила из синтезатора только горилка. А у меня и у Андрея не получалось ничего лучше самогона. Однако хватит вспоминать, кто какую водку делал. Самое сомнительное удовольствие — это есть остывшие пельмени.

С затаенной гордостью наблюдаю, с каким нескрываемым аппетитом Наташа и Анатолий отдают должное моему творению. Про Лену я и не говорю. Она у меня гурман. Когда мы переходим к чаю и второй бутылке вина, Лена снимает со стены гитару и протягивает мне:

— Ударь по струнам, яви нам что-нибудь из Высоцкого.

Исполнив три песни, я с удивлением замечаю, что Анатолий и Наташа с творчеством Владимира Семеновича не знакомы. Оказывается, в их Фазе Высоцкий погиб в горах при съемках «Вертикали». Там он известен только тем, что полчаса «стонал, но держал» трех сорвавшихся с ледника альпинистов. А когда они закрепились, он сорвался сам, и перетертый трос не выдержал.

Понятно, что для наших молодых друзей песни Высоцкого — открытие. Правда, Наташа слышала их, когда жила у нас полгода, но она тогда ничем не выдала своего неведения. По их просьбе я пою еще и еще. Но Лена решительно прекращает поэтический вечер, грозящий перейти в ночь.

— Хватит. Высоцкого в исполнении Андрея вы еще не раз услышите, ручаюсь. А сейчас я как врач предписываю вам отдых. Потому как с завтрашнего дня его у вас уже не будет. За это я тоже ручаюсь. С утра вы начнете работать, и в особом режиме. А сейчас идите и набирайтесь сил.

— Боюсь, что первым этапом психологической подготовки ты добилась обратного эффекта, — говорю я, проводив взглядом удаляющихся в свою комнату Наташу и Анатолия. — Я имею в виду, что вряд ли они сейчас будут отдыхать. Больно уж Наташка выглядит эротично и соблазнительно.

— А я?

— Ты — другое дело. Ты у меня всегда выглядишь соблазнительно. Только вот Толю зря сегодня шокировала.

— Не лезь не в свое дело. Психология — это не твоя епархия. Я знаю что делаю.

С этими словами Лена присаживается на диван и тянется к ремешкам босоножек, застегнутым под коленями. Но я останавливаю ее:

— Не снимай. Пусть сегодня у нас будет как в ту, первую, ночь.

— Хорошо, — с улыбкой соглашается Лена и, приподняв накидку, медленно снимает трусики.

Здесь нужно, чтоб душа была тверда;

Здесь страх не должен подавать совета.

Данте Алигьери

С утра начинается напряженная работа. Как для молодой пары — Наташи с Анатолием, — так и для нас с Леной. Дни загружены до предела, компьютерное время распределено по минутам. Тренировки чередуются с теоретическими занятиями. За ними следует изучение и освоение различной техники. Снова тренировки, снова теория, снова техника и так без конца. Гоняем мы молодых нещадно. При этом не щадим и себя. Поздним вечером, когда мы сидим за ужином, Наташа с Анатолием начинают дремать прямо за столом и уходят к себе, едва волоча ноги.

А рано утром неугомонная Елена Илек с криком «Подъем! Толя! Наташа! Вперед! За работу!» выгоняет их из спальни на поляну. А там уже жду их я. Утро начинается, как правило, либо с изнурительного тренинга, либо с изматывающей, многокилометровой пробежки по сильно пересеченной местности.

После короткого завтрака мы немного отдыхаем, занимаясь теорией. Лена с Толей, я с Наташей или наоборот. Потом Лена забирает одного из них, и они занимаются аутотренингом: учатся владеть своим телом. Я с другим занимаюсь технической подготовкой или стрельбой и единоборствами: рукопашным боем и фехтованием. В этих случаях к нам в последний час присоединяется Лена со своим учеником. После обеда — снова теория, а после нее — тренировки.

Кроме того, Лена ежедневно по два часа занимается с Толей и Наташей по программе морально-психологической подготовки. Даже мне жутковато смотреть на те сцены, какие она умудрилась найти где-то в реальных Фазах. Молодежь бледнеет, краснеет и содрогается от ужаса и отвращения. А Ленка покрикивает:

— Не отворачиваться! Уши не затыкать! Смотреть и слушать! То ли еще будет!

Из проволочек и каких-то кристаллов, сотворенных на синтезаторе, Лена монтирует сетчатый шлем. Надев его себе на голову и подключившись к компьютеру через какое-то устройство, тоже самодельное, она каждый день по полчаса любуется замысловатыми фигурами, мельтешащими на экране монитора и ежесекундно меняющими свой цвет. Я не могу понять смысла этой работы, а Лена молчит. Судя по всему, у нее что-то не получается. Всякий раз она встает из-за компьютера весьма злой, чтобы не сказать свирепой. В норму она возвращается, изрубив саблей или истыкав шпагой Наташу или Анатолия или избив кого-нибудь из них на тренировке по рукопашному бою.

Я не вмешиваюсь. Мне хватает своих забот. Мне надо добиться, чтобы тренажеры, имитирующие управление теми или иными техническими средствами, создавали полнейшую иллюзию нахождения за пультом правления космического корабля, за штурвалом самолета, рычагами танка и так далее. Это далеко не всегда удается. Но все это более или менее решаемо. Одно — более, другое — менее. Но вот одно транспортное средство мне смоделировать никак не удается и никогда не удастся. Я даже и не пытаюсь это сделать. Самый совершенный компьютер, самая совершенная программа не помогут ребятам освоить верховую езду. Тут уж я бессилен.