— А моему отцу было всего тридцать девять, когда он умер от сердечного приступа. — Иви проглотила ком, всегда возникавший у нее при воспоминании об отце.

— Да, я помню, ты говорила, — протянула Эмилия. — Совсем молодой. А сколько же тогда было матери?

— Двадцать восемь.

— Как это печально.

Иви глубоко втянула воздух и медленно выдохнула.

— Да, — согласилась она и принялась укладывать тарелки в стопку.

Этой ночью она никак не могла заснуть. В голове пульсировала тупая боль, слегка побаливал живот. Вдобавок ко всему ее не оставляло беспокойство после стычки с Георгосом. Конечно, он все правильно говорил, признавала Иви. Она не имеет никакого права осуждать его личную жизнь. Да и как, в самом деле, он должен поступать? Он мужчина в самом расцвете сил. Ему всего тридцать четыре, он здоров, красив, полон энергии, жизненных сил.

Человек такого склада, как Леонидас, мог соблюдать целомудрие без особого напряжения — именно так он и делал! Георгос — птица другого полета. Очевидно, он всегда пользовался большим успехом у противоположного пола и не привык обходиться без постельных радостей.

Уже погружаясь в сон, Иви все еще размышляла, какой же тип женщин должен его привлекать. Высокие блондинки с чудесной фигурой, искушенные во всех отношениях?

Наверняка ему должны нравиться высокие, решила она, зевая.

Последняя сознательная мысль относилась к тому, что утром нужно спросить у Эмилии, как выглядела Анна, хотя она уже ее представляла — высокое сексапильное создание с лукавыми голубыми глазами, гривой искусно причесанных светлых волос, идеальной фигурой фотомодели и ногами нескончаемой длины. Ничего похожего на брюнетку-полуитальянку пяти футов двух с половиной дюймов росту, с карими воловьими глазами, длинными волнами неуложенных волос и слишком роскошными и пышными для ее роста формами.

Проснулась Иви от боли.

Какое-то мгновение она ничего не соображала, не понимая, что происходит, пока ее не скрутила от боли очередная схватка. Ужас и неверие отозвались в ее стоне. Нет, нет, этого не могло быть! Просто не могло!

Минуту-другую она не желала поверить в происходящее, но приступ боли заставил ее выползти из кровати и пройти в ванную, где самые худшие опасения подтвердились — все белье было в кровавых пятнах.

— О господи, только не это! — Трясущимися руками она взяла несколько прокладок и пошла в спальню, корчась от боли. Часы у кровати показывали четверть третьего. В такой поздний час все давно уже крепко спят.

Что же ей делать? Придется кого-нибудь разбудить. Тут нужна помощь.

Но кого? Алис каждый вечер принимала снотворное, и ее не растормошишь. О Георгосе она даже и думать не хотела. Стоит только представить его обвиняющий взгляд, когда она скажет, что случилось. Он подумает только одно: сама во всем виновата.

Нет, пусть это будет Эмилия.

Беда только в том, что спала она в своей маленькой квартирке над гаражами, довольно далеко отсюда.

Новая боль охватила ее сильнее и резче, вытолкнув Иви из комнаты в верхний коридор. Поддерживая живот руками, она медленно подошла к лестнице, с каждым шагом чувствуя себя все хуже. У нее случались болезненные месячные, но теперешняя боль была сущей мукой, усиленной душевными переживаниями. Она теряет ребенка Леонидаса. Она начала медленно сползать по ступенькам. Может, еще есть надежда. Может, обойдется без выкидыша, доктор сделает какой-нибудь укол или еще что-нибудь, и все это прекратится.

Достигнув нижней ступеньки, Иви с удивлением заметила полоску света под дверью кабинета Георгоса. Он еще не спал. Резкая боль вдруг снова обрушилась на нее. Ей словно вонзили в живот горячий крюк, и она не сумела сдержать крика.

Дверь кабинета распахнулась, растрепанный Георгос с мутными глазами возник на пороге и уставился на Иви. Она не заметила его удручающего физического состояния, разум ее затуманила боль, слезы застилали глаза.

При виде ее бледного, искаженного болью лица Георгос неуверенно шагнул в коридор.

— Что такое, Иви? — хрипло спросил он. — Что случилось? Ты заболела?

— У меня кровотечение, — сказала она дрожащим шепотом.

— Кровотечение? — довольно тупо переспросил он.

— Да. — И она застонала от боли. Слезы вдруг неудержимым потоком хлынули по ее щекам. — Георгос, — прорыдала она осевшим от волнения голосом, — кажется, я теряю ребенка Ленидаса!

На какое-то мгновение он ошеломленно застыл, но как только Иви начала складываться вдвое от боли, кинулся к ней, подхватил на руки и крепко прижал к себе.

— Ну нет! Если я могу чем-то помочь!.. — Он понес ее наверх.

Всхлипнув, она крепко обхватила его руками и мокрой щекой прижалась к его теплой широкой груди.

— Не сердись на меня, — прерывисто выдавила Иви, когда он внес ее в спальню. — Я не делала никаких глупостей. Честное слово.

— Конечно, ты ничего такого не делала, — сипло согласился он, бережно укладывая её на кровать и накрывая одеялом. Потом бросил на нее встревоженный взгляд. — Кровотечение сильное?

— Не очень, — ответила она, стараясь не пугаться.

Но боль становилась все сильнее.

— Надо позвонить твоему врачу, — сказал ей Георгос. — Ты, конечно, не знаешь его номера?

— Наизусть не помню, — выдавила она, крепко стиснув зубы. — Но… у меня записано… там в записной книжке… на столике в холле… на букву X… Хендерсон.

— Иду звонить.

Как ей не хотелось, чтобы он уходил, но Иви понимала, что это необходимо. Минуты тянулись нескончаемо. Только увидев в дверях Георгоса, она немного расслабилась. Он подошел к ней своей быстрой уверенной походкой и взял ее руки в свои. Какой он сильный, словно в легком тумане подумала она. И добрый. А она так ошибалась, так ужасно ошибалась…

— Пожалуйста, не волнуйся, — ласково начал он, — но доктор хочет, чтобы тебя отвезли в больницу. Он уже выслал «скорую» и встретит тебя там. Они скоро приедут. Я разбудил Эмилию. Она одевается и поедет с тобой.

— А ты не мог бы со мной поехать? — робко спросила она.

Ее просьба, казалось, ошарашила его.

— Ты хочешь, чтобы с тобой поехал я?

Глаза ее заволоклись слезами.

— Да. Я думаю, с тобой мне будет не так страшно. Пожалуйста, скажи, что поедешь. Обещай, что не оставишь меня. Обещай.

— Обещаю. — Он крепко стиснул ее руки.

— Спасибо тебе, — прошептала она и закрыла глаза.

Ребенка она потеряла. И Георгосу пришлось ее оставить — в операционную его не пустили.

Но через два часа, когда Иви перевезли в обычную палату, он сидел там. Вскочив на ноги при виде каталки с ней и в угрюмом молчании наблюдая, как ее приподнимают и укладывают поудобнее на кровать, он подождал, пока врач и сестра вышли из палаты.