— … когда-нибудь растают без следа… — говорит она и ее глаза становятся подозрительно влажными.

— И горделивые дворцы и храмы… — продолжаю я цитировать Уильяма Шекспира.

— … и тучами увенчанные горы… — поддерживает она меня: — и даже весь… О, да! Весь шар земной… и как от этих бестелесных масок от них не сохранится ни следа.

— Я знал, что ты меня поймешь — улыбаюсь я: — я в общем-то для этого и пришел. Вы уж извините меня, но ваши внутренние конфликты, господа Голоногие — меня не касаются. Хотите быть мальчиками на побегушках и девочками для битья — ваше дело. Ваш выбор. Захотите что-то изменить — найдите меня. А я зашел к вам просто потому, что такое знание Шекспира в наше время — редкость. А такое понимание — редкость во все времена. Как там говорил Гамлет — моя неловкость вам послужит фольгой, чтоб мастерство как в сумраке звезда — блеснуло ярче.

— Вы смеетесь, принц. — наконец на губах девушки заиграла улыбка и я вздохнул легче. Победа. Моя победа. Эта улыбка почему-то была важна для меня. Я вовсе не герой из комиксов или манги, чтобы бросаться на выручку Клубу Неудачников, но если они действительно захотят что-то изменить — научу как. Так что мое присутствие здесь — это не благотворительность. Почему-то мне очень сильно захотелось увидеть эту улыбку на губах у девушки. Самым простым решением было бы, конечно, взять ее под крыло. Сказать Марике, чтобы не смела. Но… это как в той поговорке про рыбу — дай человек рыбу, и он будет сыт один день. Научи его ловить рыбу, и он будет сыт всю жизнь. Здесь речь идет о том, чтобы научить человека ловить рыбу самостоятельно… да. А в этом деле легких путей не бывает. С причала, как говорится, рыбачил Апостол Андрей…

— Клянусь рукой что нет — отвечаю я, благодаря бога за то, что помню поединок Гамлета с Лаэртом: — впрочем…

— В свою же сеть кулик попался, Озрик — печально улыбается она: — я собственным наказан вероломством… и мне очень жаль, что я игнорировала тебя, Кента-кун. Я была неправа. Неправильно оценила тебя. Ты — словно герой из сказок и былин. Хм… что бы… ах, да. Как ты относишься к … вот! — она встряхивает головой, откидывая локон со лба и встает во весь рост.

— Кто честной бедности своей — стыдится и все прочее — тот самый жалкий из людей, трусливый раб и прочее… — произносит она.

— Доволен я малым, а большему рад — подхватываю я: — а если невзгоды нарушат мой лад — за кружкой, под песню гоню их пинком — пускай они к черту летят кувырком!

— Вы определенно стоите друг друга — говорит Чон Хва, переводя взгляд с меня на Ядвигу: — все, скоро пары начинаются. Мы пошли. Заседание клуба Голоногих закончено. Открывайте свой клуб книжных червей и зануд.

— Ээ… приятно познакомиться, Кента-кун — кивает мне Есико-тян: — мы и вправду… пойдем, пожалуй. Я-тян, ты … с нами?

— Спасибо — невпопад отвечает Ядвига: — я… останусь. Немного.

— Да. Я тоже — отвечаю я, глядя ей прямо в глаза. Вокруг нас что-то происходит, кто-то уходит, и мы остаемся одни на это лестнице.

— Я… у меня… просто мне нравится много читать — признается Ядвига: — у меня никогда не было много друзей, вот я и …

— Ну… сегодня у тебя стало на одного друга больше. Я же могу иметь честь называть себя так? Твоим другом? — уточняю я.

— К-конечно. — она опускает взгляд и улыбается кончиками губ, глядя в сторону: — конечно.

— Стакан вина и добрый друг — чего ж еще нам братцы? Пускай забота и недуг в грядущей тьме таятся… — улыбаюсь я в ответ.

— Мы … ловим радости в пути — отвечает она, поднимая свой взгляд и в ее глазах — пляшут искры: — пугливо наше счастье. Оно исчезнет и найти — уже не в нашей власти.

— Какое счастье найти человека который говорит с тобой на одном языке — вздыхаю я.

— Это Шекспир? Я… я не узнаю сонет. Или… — хмурится она.

— Нет. Это не Шекспир. И не Бернс. Это — малоизвестный, но талантливый поэт по имени Такахаси Кента — улыбаюсь я в ответ: — я слышал он был очень влюбчив и вел крайне распутный образ жизни. Хочешь принять участие в этой феерии? Обещаю тебе место в истории.

— Пятнадцатая девушка справа? Безымянная любовница великого поэта? — насмешливо отвечает мне Ядвига и я вдруг замечаю, что она — совсем рядом.

— Если кто-то звал кого-то сквозь густую рожь… и кого-то обнял кто-то — что с него возьмешь. И какая вам забота, если у межи — целовался с кем-то кто-то вечером во ржи!

— Чтобы завоевать даму — одного Бернса маловато будет — замечает Ядвига. Она все еще очень-очень близко и я даже чувствую ее дыхание. Ее цветочный аромат. Она пахнет как залитый солнцем летний луг, многотравье и жужжание одинокой пчелы над ним.

— Эй! Что такое там творится?! Кента?! — раздается окрик и Ядвига сразу съеживается и отворачивается от меня. Марика. Ну конечно. Надо с этим что-то делать. С чувством легкой досады — оборачиваюсь.

— У тебя поединок с Мендозой, не забыл? — упирает руки в бока Марика-тян: — а чего ты тут… с этой? А На-тян как же?

— Как ты не вовремя, Марика. — вздыхаю я: — Я-тян, солнышко, времени у нас мало, вот сейчас и проведем предметный урок — как противостоять буллингу в полевых условиях.

— Чего?! — удивляется Марика: — о чем это ты?

— Вот так себя и веди — киваю я: — веди себя как обычно. Будешь учебным пособием.

Глава 6

Марика стоит, скрестив руки на груди и насмешливо смотрит на Ядвигу, которая сразу сдулась и занимает крайне мало места в пространстве. Почему-то со стороны я сейчас напоминаю сам себе тренера или коуча по борьбе с фобиями, из тех, которые лечат арахнофобию, подкладывая резинового паука и приучая не боятся его — посмотри, он резиновый. Посмотри, он не принесет тебе вреда, это просто игрушка, все под контролем, не надо боятся.

— Я видела Толстяка Ояму, отсюда шел и плевался — сообщает она мне, не обращая внимания на Ядвигу: — имей в виду, этот тип по правилам не живет. Подкараулят тебя на улице…