– Привет, – произносит он с виновато-жалкой улыбкой.

Я слегка киваю в ответ.

– Хорошо выглядишь, – говорит Водопьянов и сам при этом выглядит до того вежливо, пристойно и интеллигентно, что становится даже противно. Можно подумать, что у мужчины, который так себя ведет, вообще нет гениталий. А я ведь знаю, что у него они есть, причем весьма внушительные.

Не желая продолжать диалог, я скрываюсь в примерочной и намеренно долго вожусь там, переодеваясь и заодно переводя дух. Водопьянов отпустил бороду. Напрасно – сразу постарел лет на десять, хотя ведь он и вправду не мальчик. Водопьянова я никак не ожидала встретить на барахолке, и если бы знала, что встречу, наверняка пошла бы на другую барахолку. Год назад, в нашу первую встречу, Водопьянов был столь же подчеркнуто интеллигентен, но тогда мне это импонировало, и я подумала, что такой человек наверняка не курит во время обеда, а тем более во время секса, чтобы совмещать удовольствия, как поступал мой бывший муж.

Водопьянов сперва был для меня просто читателем библиотеки, которому зачем-то понадобилась информация о Витте и манифесте 1905 года. Вообще ему следовало обратиться к справочникам, но он обратился ко мне, и я нашла ему все, что он просил. Потом он пришел еще раз, и тогда я отметила, что у него нет обручального кольца. Потом мы случайно встретились в Музее краеведения на одноименной конференции и вместе выпили в буфете кофе.

Водопьянов оказался на данный момент действительно не женат (после двух неудачных браков), и я вскользь подумала: ну и дуры же его бывшие жены, что такого мужчину выпустили погулять и что мне, кажется, наконец повезло. Водопьянов жил в однокомнатной хрущевке за железной дорогой, квартирке весьма условной, причем обставленной убого, чем попало, и такую же имел посуду, будто собранную из остатков бывших сервизов, доисторические алюминиевые ложки и граненые стаканы, которые выглядели тем более вульгарно – плохо намытые. Водопьянов читал «Братьев Карамазовых». Я заметила книжку на его прикроватной тумбочке, и Водопьянов сразу же пояснил, что, конечно же, он «Братьев» перечитывает уже в третий или четвертый раз, и мы поговорили о том, что у Достоевского есть скрытый юмор, и если этот юмор обнаружить, то действительно очень смешно. Признаться, меня слегка насторожили женские тапочки в прихожей, однако я списала их на то, что все это было еще до меня, а убогую обстановку – на то, что Водопьянова ограбили бывшие жены, оставив только те вещи, которые уже ни на что не годятся.

Но был месяц совершенно дурного опьянения, когда Водопьянов представлялся мне греческим богом, ненадолго посетившим землю (ведь греческим богам это разрешалось). На груди и руках у него не росли волосы, а кожа была молочного оттенка, редкого в наших краях, и до того упругой и гладкой, будто напитанная сметаной. И вот, выкроив себе лишний выходной в плотном графике библиотечной службы, я садилась в маршрутку и летела в его задрипанную хрущевку, прихватив обычно что-нибудь к чаю, а то и фляжку коньяку, влюбленная, как кошка. А в библиотеке сотрудники спрашивали меня, чему это я все время улыбаюсь. И на улице люди оборачивались мне вслед, потому что я шла и улыбалась – утру, солнцу, дождю или облакам. Просто новому дню, до краев наполненному любовью, который непременно начинался эсэмэской: «С добрым утром, милая Аня».

Недели через три я заметила, что на тумбочке у него все те же «Братья», а он заметил мой взгляд и пояснил, что читает вдумчиво, неоднократно возвращаясь к уже прочитанному.

Проклюнулись и некоторые признаки инфантилизма. Например, он слушал эстрадную музыку и торчал в соцсетях, выкладывая на своей страничке «ВКонтакте» фотографии котят, которые ищут хозяев. Я спросила, почему он так активно помогает котятам, он ответил, что испытывает перед ними острое чувство вины, так как сам не может завести кота, потому что уходит на целый день. Однако при сильной занятости, на которую он то и дело ссылался, Водопьянов переживал перманентное безденежье, и я поняла, что это особая форма страдания – с одной стороны. С другой стороны – это и удобно. Мол, чего вы от меня хотите, у меня же денег нет.

Хотя о чем это я? Переведя дух, я прислоняюсь к хлипкой стенке примерочной. Мы же только что встретились на одной барахолке. А что, если пристрастие к барахолкам – это тоже своеобразная форма уничижения и страдания, и я ее культивирую?..

И все же, несмотря на холодный неуют его жилища и откровенную бедность, я подумывала, а не переехать ли мне к Водопьянову насовсем. Парень у меня уже взрослый, как-никак двадцать три года, с бытом вполне справится сам, а там, глядишь, и женится. А мы с Водопьяновым сделаем в хрущевке ремонт, повесим новые шторы, как-то обживемся. Не сразу, конечно, но кто нас торопит? И я сказала ему, что вот в мае ты съездишь в отпуск, вернешься, и я все решу. – Что ты решишь? В смысле? – Ну, что я окончательно перееду к тебе. – Ты серьезно хочешь переехать в мою халупу? – Да, – ответила я, как декабристка. Водопьянов побледнел. Нет, это просто было зримо заметно, как кровь отлила от лица. Заметался по комнате: «Аня, ты меня не знаешь!» и «Как же ты можешь бросить своего ребенка?» Вообще-то он давно уже не ребенок. Мне надо было именно тогда встать и уйти без объяснений, причем навсегда. Но я просто ушла – как обычно уходила домой. И он еще на следующее утро звонил и спрашивал, все ли в порядке. Потому что вчера ему показалось, что что-то не так. И я опять приехала к нему с капустным пирогом, и он сказал, что любит.

Потом он слетал на неделю в Болгарию – очень дешево, потому что еще не начался сезон, – почти не загорел и вообще сказал, что соскучился, однако тут же обнаружил свою крайнюю занятость и однажды, когда мы вроде договаривались провести вечер вместе, отправил мне подряд три эсэмэс, чтобы я НЕ приходила, так как его срочно куда-то вызвали. Мне бы насторожиться, но я все еще была водо-пьяной. То есть пьяной на пустом месте, как вскоре выяснилось. Господи, если мир текст, который можно расшифровать, то почему я не прочла столь явную подсказку? Я, закоренелая книжница, которая и дня не может без букв. Водопьянов вином никогда не был, он – так, дистиллированная водичка без цвета, без запаха и каких-либо отличительных свойств. Вовсе ничего.

Потом случился его день рождения, на который я решила подарить ему приличные стаканы. Шесть штук. И книгу о Ван Гоге, которого он вроде бы очень любил – даже репродукция на стенке висела, – но при этом смутился и сказал, что ему передо мной неудобно из-за этих подарков. «Как это неудобно из-за подарков? Зачем же их тогда дарят? Возьми, это все тебе». Но он как-то потух, будто стал даже ниже ростом, и стал говорить какие-то пустые общие фразы, нервно посмеиваясь, что более всего на свете он ценит свою свободу… И только тут я наконец догадалась, что, очевидно, я у него не одна и он попросту хочет от меня отвязаться, только не знает, как бы это повежливей, поэтому ему и неудобно. Я вообще не помню, кто сказал, да и само высказывание тоже дословно не помню, но смысл в том, что женщина – это приглашение к счастью. И вот тогда я ощущала себя именно так, будто приперлась к Водопьянову домой, приодетая и напомаженная, в новых туфельках на каблуках, с целой коробкой счастья: вот, распишитесь в получении. А он спросил, не ошиблась ли я дверью.