«Его типичная манера, — подумала Марина. — Не броситься утешать меня, когда рыдаю. Просто приласкать! А допытываться о причине слез».

«Я для него приставка к холодильнику и стиральной машине, — терзалась Лена, — а чтоб чувства мои понять, что мне и блеснуть хочется, и выглядеть…»

«Не буду молчать!» — вдруг мысленно возмутилась Марина.

«Да пошел ты! — подумала Лена. — К своей такой-то бабушке!»

— Видишь ли, Андрей! — медленно сказала Марина, глотая слезы. — Если женщина плачет, то надеется на сострадание, а не на доморощенный психологический анализ.

— Для тебя мои слезы, — зло упрекнула Лена мужа, — тьфу, по сравнению с долбанной подвеской к машине!

Антон и Андрей переглянулись. Теперь уже выражения их лиц полностью совпадали: девочки чудят, девочек требуется срочно успокоить.

— Маришкин! — Андрей поднял на руки жену, крутанул в воздухе, сел на коробку с письмами. — Я тебя обожаю!

— Ой, дура! — захватил Антон жену в объятия и повалил на груду тряпок. — Дура ты у меня дурочка …

— Батюшки! — обомлела баба Катя, застыв на пороге.

В комнате царил полнейший бедлам и разгром. А молодые целуются. Одни на коробке сидят и воркуют, другие на полу валяются и взасос…

— Вы тут это… — заикалась баба Катя. — А там дети. Мальчик обкакался, а девочка ему штаны сняла… Извините…

Точно замороженная, точнее — испуганная, она повернулась и пошла прочь.

Молодые бодро вскочили и побежали к месту происшествия. Мужчины навели порядок: помыли детей, переодели. Баба Катя отметила: споро управились, не впервой, знать. Помощники женам, а не захребетники. Женщины умывались, пудрились и губы красили. Смеялись, слышно было. Хихиканье жен, отметила баба Катя, на лицах мужей вызывало самодовольное выражение. И все-таки ее, Катерину Ивановну, не оставляло чувство смущения-возмущения от подсмотренной сцены.

— Что разбросали вещи-то? — спросила она, когда гости уселись за стол, попросив чаю. — Вывезти хотели, оно упаковано было, а теперь повыкинуто.

— Вы, пожалуйста, одежду, сумки, обувь, украшения куда-нибудь… — начала Марина и замолчала.

— Раздайте или выбросите, — пришла на выручку Лена.

— Письма и альбомы с фотографиями… — продолжила Марина и снова заткнулась.

— Увезем, — сказал Антон. — Потом, когда-нибудь… может быть… займемся откапыванием корней. Или наши дети.

— Собственно, — вступил Андрей, — мы искали только одну шкатулку, деревянную, темно-коричневую, с замком. Не нашли.

Баба Катя неожиданно ахнула, руками за лицо схватилась, на стул плюхнулась и забыть-забыла про странное поведение молодых.

«Старушка про наше наследство проведала и стащила (сперла, умыкнула, зарыла в саду, детям отослала, в банковскую ячейку положила)», — в разных вариантах схожая мысль посетила наследников Эмилии.

— Баба Катя! — потребовал Антон. — Была шкатулка?

— Как же, завсегда у нее в светелке, где жила Эмиля, на подоконнике стояла.

— Вы ее стырили, скажите честно? — тоном доброго следователя, извиняющего поведение преступника, спросила Лена.

— Как можно? Господь с тобой!

— Но сейчас шкатулки нет? — уточнила Марина.

— Нет.

— И куда она делась? — нетерпеливо спросил Андрей.

— Сгорела.

Почему-то никто не воспринял «сгорела» буквально — в огне погибла. И смотрели на бабу Катю как на воровку, имеющую снисхождение по совокупности добрых дел.

— Чего уставились? — фальцетом проверещала баба Катя. И стало понятно, какой она была в прежней жизни, до смерти мужа. Нормальной женщиной, с эмоциями, без монастырской терпимости. — Думаете, я не уговаривала? Я ли не хватала за руки Эмилю? Она самогонки перепилась, я предупреждала про крепость. «Сжечь! — кричит. — Этот… Толстой? Грибоедов? Вспомнила! Гоголь сжег, и я уничтожу!» Так по листику выдирала и в печь кидала. А раньше говорила, опубликуют — это значит в книжке напечатают — мои внуки миллионщиками станут.

— Баба Катя, вы не волнуйтесь, — мирно сказала Лена. — Никто вас не обвиняет.

— Как же! На физии свои посмотрите. Нашли, прям, злодейку. Ваша Эмиля через день на постель дула, а я стирала. Клеенку подстелю, чтоб хоть матрас не пачкать, она вытаскивает и ругается, и меня как крепостную воще…

— У бабушки был сложный характер, — мирно сказал Андрей. — Мы вам очень благодарны за поистине самоотверженный труд.

— Вы героиня! — сказала Лена.

— Христианской доблести женщина, — подхватила Марина.

— Нам бы таких бабушек! — воскликнул Антон.

Баба Катя подошла к буфету, открыла дверцу, достала бутылку от импортного коньяка, заткнутую пробкой из газеты, зубами пробку вырвала, плеснула в стакан своего зелья, выпила. Секунду постояла, прислушиваясь к прохождению самогона по пищеводу, расслабилась, помягчела, сняла напряжение.

«Бабульки нашли друг друга», — подумал Андрей.

«Они тут гудели за милую душу», — подумала Лена.

«Последние дни у нее были в алкогольном бреду, — подумала Марина. — И хорошо. Хоспис на пленэре».

«Напиться и забыться, — подумал Антон. — Мне бы так кончить. Но пока есть еще у меня дела».

— Всю меня перевернула Эмиля, — призналась баба Катя, возвращаясь на место. — Ох, женщина! Этак бы каждой бабе… Я размышляла. В мозгу как в камне пробивало, мысли непривычные. Каждой бабе так выкаблучиваться — мужики не справятся. А по отдельности…. стервы всегда жизнь нормальным бабам портили…

— Вернемся к судьбе шкатулки, — прервал Андрей, — нам ехать уже пора. Что в шкатулке находилось?

— Ся.

— Что? — хором спросили гости.

— Находилася, — пояснила баба Катя. — Тетрадка находилася. Толстая, коленкоровая обложка. Сорок восемь листов, как сейчас помню, детям в школу покупала для алгебры и…

— А в тетрадке? — перебила Лена.

— Она до последнего писала. Я ей очки свои предлагала, а то буквы в пол-листа. Сведения ее жизни. От начала предков до Эмили. Вечерами, когда мы по рюмахе… рассказывала, зачитывала, но я не помню подробностей. А потом — враз! Сжечь и точка. Поддатая, конечно, была. А я, как на грех, печь растопила, грибы посушить, колосовики пошли, набрала.

— Колосовики — это кто? — спросила Марина.

— Грибы, которые созревают в начале июня, когда колосятся злаки, — пояснил Андрей.

— Красноголовиков с десяток нашла, маслята и подберезовики, а белых только парочку, но чистые, — подтвердила баба Катя.

— Грибы грибами, — нетерпеливо перебил Антон. — Но что со шкатулкой?

— Насколько я понимаю, — обратился к бабе Кате Андрей, — в шкатулке хранилась тетрадь? С мемуарами Эмилии.