Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда все уже было позади и народ медленно тронулся с кладбища, чтобы ехать на поминки, Кравченко подвел Катю к близнецам. Степан стоял, полуобняв Лизу за талию. Дмитрий глубоко засунул руки в карманы пиджака, мрачно взирая на памятник Андрею Миронову, видневшийся вдали аллеи.
Катя снова отметила сходство близнецов — оба плотные, круглолицые, среднего роста, хорошо сложенные. Однако у каждого имелись и недостатки: Дмитрий был, например, явно склонен к полноте. А Степан, когда он сдернул свои черные окуляры, здороваясь с Катей, оказывается, заметно косил.
— Ну что, ребята, светлая память моему дедуле. Пусть земля ему будет пухом, — сказал он. — Поехали помянем?
Тут Катя поймала взгляд Кравченко. И поняла его так: в нашей чисто мужской компании дамы нежелательны. Останься, дорогуша, и Лизку за хвост удержи.
— К сожалению, мне надо вернуться на работу, — соврала Катя, не моргнув глазом. — Я в церковь зайду у нас на Никитской, свечку за упокой поставлю. Вы езжайте, ребята, а нас подвозить не надо. Мы с Лизой… правда, Лиза?., прекрасно сами отсюда доберемся.
Степан Базаров скользнул по ней взглядом.
— Ладно, — сказал он. — Спасибо, что пришли… пришла… Если сразу на „ты“, Кать, ничего? Нет? Ну и хорошо.
Я рад Не люблю, когда женщины по пустякам возражают, — и он улыбнулся Лизе — А кто это любит? — усмехнулся Кравченко. — Но вас, девочки, мы все-таки подбросим К машинам шли молча. Солнце сильно припекало Катя щурилась. Три часа, четвертый, а какая жара! И это май. Что же летом будет?
— Иду, не подымая взора…
Она обернулась — за ней шел Дмитрий Базаров. Это произнес он вполголоса.
— Солнце, — пояснила Катя. — Яркое до слез.
— Паук.
— Что? — от неожиданности она даже остановилась.
— Говорят, как-то бог с дьяволом поспорили: кто из них создаст наипрекраснейшую вещь. Пока дьявол что-то там химичил, бог из паука создал солнце… Не смотрите на меня так.
Это не я выдумал — это Виктор Гюго.
Катя улыбнулась вопросительно.
— А я вас помню. Мне Вадька сказал — вы тоже на юрфаке учились Дмитрий полез в карман пиджака. — Жаль, Катя, что вы отказались хлопнуть в нашей теплой компании по стопарику водки. Ну да правильно сделали. А без дражайшей Лизочки, которую вы так деликатно удержали, нам будет и совсем комфортно. Вот держите.
— Что это?
— Это чтобы вам солнце в глаза не било и вы не морщились.
Он прицепил к ремешку ее сумочки очки. Точно такие же, как у брата, дорогие и модные.
— Зачем? Спасибо, не надо. Зачем мне?
— В них смело смотрите на солнце, и оно не покажется похожим на паука или какое-то другое насекомое. Это „блюблокерсы“, Катя. Да не отказывайтесь вы! Это ж не подарок, а дружеская ссуда. При следующей нашей встрече вернете. Договорились?
Когда они высадили их с Лизой у метро „Баррикадная“ и, просигналив, умчались прочь, Гинерозова заметила:
— Отрываться наши поехали. Господи, для мужиков — все повод, даже похороны — повод для этого дела. Если б ты только знала, Катька, как я устала от всего этого. Как мне все это осточертело!
По ее горькому тону, столь не похожему на ее обычную насмешливо-спокойную манеру изъясняться, Катя поняла: в этой известной семье, полноправным членом которой Лиза уже себя ощущает, существует много такого, о чем не принято говорить при посторонних. Впрочем, так же как и в других семьях.
Про себя она тут же решила, что завтра же она отдаст „блюблокерсы“ Вадьке с тем, чтобы при случае он вернул их близнецу сам. Сегодня с Кравченко, который, дай бог, только ночью вернется после этого своего траурного мальчишника, говорить будет абсолютно бесполезно.
В понедельник — день тяжелый — Катя примчалась на работу в половине девятого, распахнула в кабинете окно — пусть свежий ветерок прогонит кабинетную дрему. Внизу, в Никитском переулке, шуршали по асфальту машины. У кого-то то и дело срывалась сигнализация. Но вот удивительное дело: ее визгливые трели заглушало вкрадчивое любовное воркование голубей, доносившееся с карниза. Минутами в переулке воцарялась тишина — звенящая и какая-то прозрачная, утренняя. И тогда Кате, облокотившейся на пыльный подоконник и глазевшей вниз, казалось, что она одна в этом огромном городе, словно на необитаемом острове. Над крышами синело майское небо с легкомысленными кудряшками облачков. Словом, настроение воцарялось самое антирабочее, однако Катю это сегодня никак не устраивало.
Из этого понедельника она надеялась извлечь максимум пользы и информации по интересующему ее делу о заказном убийстве: костьми лечь, но именно сегодня заставить осведомленных лиц прокомментировать трагические события.
Для начала она выяснила в дежурной части управления розыска, на месте ли начальник отдела убийств. Оказалось, Колосов на оперативке у шефа. Это Катю вполне устраивало — оставалось ждать, и она терпеливо села в засаду.
Увы, работа криминального обозревателя даже в недрах такого серьезного и солидного учреждения, как областное ГУВД, нередко напоминала Кате нелегкий труд охотника, а точнее, даже следопыта. Однажды взятый след — дело, в котором Кате мерещилась будущая сенсация, заставлял ее в прямом смысле охотиться за нужной дичью. А в разряд „дичи“ попадали все те, кто прямо или косвенно располагал подробностями дела и мог дать толковый и интересный комментарий для прессы.
Однако лобовая атака на должностных лиц чаще всего результата не приносила. Словечко „пресса“ повергало следователей и оперов в состояние недовольного беспокойства.
Тогда Кате приходилось идти на разные хитрости, ища окольные пути. Какие? В общем-то, не очень сложные Она весьма быстро усвоила, все эти хмурые, важные, ужасно занятые профи — в большинстве своем всего-навсего обыкновенные мужчины, а путь к сердцу любого мужчины лежит через…
Например, неуловимого Колосова Катя планировала застукать в обеденный перерыв. С сытым опером легче толковать, а после обеда Никита станет совсем покладистым. Главное, не упустить его и проследить, чтобы он никуда не двинул в район. Катя позвонила своей приятельнице в секретариат, и та девочка наблюдательная — обещала звякнуть, как только сотрудники розыска отправятся на обед.
Следующим на сегодня было запланировано общение с Ванечкой Вороновым, который являлся не только толковым оперативником и сотрудником самого интересного для Кати „убойного“ отдела, но и поэтом-самородком. На этой почве у них с Катей было сродство душ, чем она беззастенчиво пользовалась. Когда Воронов приносил в пресс-центр свои новые вирши, чтобы „сведущие в литературе люди дали беспристрастную оценку“, она из кожи вон лезла, чтобы польстить его поэтическому самолюбию, а затем… как бы невзначай задавала вопросы о том, что ее интересовало. Воронов был молод и, как все поэты, неискушен, а посему являлся иногда бесценным кладезем сведений.