– Он непременно к тебе вернется, – ответила ее подруга Роузи, весьма циничная и мудрая особа. – Дай ему хотя бы шесть месяцев.

Белла горделиво тряхнула кудряшками.

– Я не собираюсь терять шесть месяцев в ожидании кого бы то ни было. Джентльмены выстраиваются в очередь перед дверью, ожидая меня, между прочим.

– Что ж, мне ее даже жаль, – сказала Роузи. – Ее называют гадкой дурнушкой в каждой лондонской газете. Она обязательно об этом узнает. А когда какой-нибудь из них, – Роузи имела в виду особ знатного происхождения, – дается прозвище, то оно прилипает на всю жизнь.

Глядя на свое отражение в зеркале, Белла поправила изумрудное ожерелье на шее, думая о том, какой разительный контраст составляло ее, Беллы, розовато-кремовое очарование с обликом новобрачной.

– А мне жаль его. Я слышала, что она плоская как доска. Ему нравятся мои округлые формы, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Да, форм она лишена, – подтвердила Роузи. – Я хорошо ее разглядела, когда она выходила из кареты. Она вся тонкая, как портновская булавка, а спереди – совсем плоская. Знаешь Мейджиса из театральной кассы? Он думает, что она на самом деле мужчина и что все это – грандиозная мистификация.

Белла отрицательно покачала головой:

– Нет-нет, эти изумруды говорят совсем о другом.

В то же самое время в совершенно другой части Лондона Тео пробудилась наутро после венчания, чувствуя себя немного растерянной. Сама церемония вспоминалась словно в тумане: неясные очертания улыбающихся лиц… серьезные глаза епископа… момент, когда она услышала голос Джеймса, обещавшего принадлежать ей, «пока смерть не разлучит нас», момент, когда сама она сказала «да» и увидела мимолетную улыбку, коснувшуюся его губ…

А потом, когда они вернулись домой, служанка Амелия освободила ее от ненавистного вороха шелка и кружев, который мать называла «превосходным, сказочно прекрасным платьем». Для изготовления этого наряда двенадцать опытных швей целый месяц трудились днем и ночью, чтобы успеть в срок. Затем Амелия облачила хозяйку в тонкое розовое неглиже. С оборками.

Опекун Тео, а ныне ее свекор, освободил хозяйские покои, и она теперь оказалась в спальне, принадлежавшей покойной герцогине, – в комнате такой просторной, что здесь могли бы свободно разместиться три ее прежние спаленки.

А затем к ней вошел Джеймс – очень бледный, с сурово поджатыми губами. После чего все происходило в атмосфере нервозности, всплесков желания и откровенной неловкости. И это было совсем не то, чего она ожидала. Хотя… Чего же, собственно, она ожидала?

Когда все закончилось, Джеймс нежно поцеловал ее. Поцеловал в лоб. И тогда Тео впервые осознала, что если она, опьяненная близостью, в отдельные моменты испытывала легкое головокружение, то ее молодой супруг был весьма сдержан. Никакой прежней пылкости, никакой страсти. А ведь тогда, на музыкальном вечере, все было по-другому.

Более того, он сразу же ушел и затворил дверь между их смежными комнатами.

Конечно, следовало ожидать, что он уйдет. Тео знала: только бедняки спали в одной постели. Ведь спать вместе – это негигиенично. И еще… Одна из ее гувернанток как-то сказала ей, что утром мужчины пахнут как козлы и что если не отгородиться дверью от подобных ужасов, то женщина может вся пропитаться этим запахом.

Что ж, если так, то, возможно, даже лучше, что Джеймс спал в своей комнате. Но нужно ли было покидать ее так скоро?

А может, он так быстро ушел лишь потому, что на простынях осталось свидетельство их близости? Кому же захочется спать на испачканных простынях? Нет-нет, только не ей! И поэтому… Может быть, потом, в будущем, она станет посещать его спальню, а затем удаляться в собственную чистую постель.

Эта мысль заставила ее улыбнуться, хотя теперь она чувствовала, что испытывает боль в таком месте, где прежде никогда не испытывала. К счастью, мать досконально ей объяснила, что происходит на брачном ложе. И все произошло именно так, как она описала. Впрочем, нет, не все… Например, мать говорила, что муж трогает свою жену там. Но Джеймс этого не делал. И еще мать намекнула – хотя и не сказала этого прямо, – что жена может делать то же самое с мужем. Но раз Джеймс этого не делал…

Они целовались довольно долго, а затем он потер ее груди и распростерся на ней (сладкая дрожь пробежала по ее ногам при этом воспоминании). Потом он вошел в нее, и сначала было не очень-то приятно. А кончилось все довольно быстро. И в целом ей понравилось. Почти все. В особенности те минуты, когда они целовались так самозабвенно, что оба даже стонали. Она тогда чувствовала себя листочком бумаги, и ей казалось, что ее вот-вот охватит пламя. Но этого так и не случилось, конечно же.

И вот теперь она – замужняя женщина в самое первое утро своей семейной жизни. Что означало, помимо всего прочего, что она больше никогда в жизни не наденет жемчужное ожерелье, или гофрированные воротники и манжеты, или белое канифасовое платье с оборками.

Амелия аккуратно повесила чудовищно уродливое свадебное платье на спинку кресла, и Тео, выбравшись из постели, подошла к нему, чтобы рассмотреть. Это был последний, самый последний наряд, который ее мать имела удовольствие для нее выбрать. Такое событие следовало бы отпраздновать. Улыбнувшись, Тео распахнула высокое окно, выходящее в сад позади особняка герцога Ашбрука, и схватила проклятое платье.

В этот момент раздался короткий стук, и дверь смежной спальни отворилась. Джеймс был уже полностью одет в костюм для верховой езды – вплоть до сапог и хлыста, – а она стояла перед ним босиком, в неглиже и с распущенными волосами, волнами струившимися по спине.

– Что ты делаешь? – спросил он, кивнув в сторону свадебного платья в ее руках.

– Выбрасываю этот кошмар в окно.

Он подошел к ней как раз вовремя, чтобы увидеть, как платье падает вниз, слегка раздуваемое ветром.

– Надеюсь, это не символический образ твоего отношения к нашему браку?

– Даже если и так, уже слишком поздно, – ответила Тео. – А ты слишком тяжел, чтобы выбросить тебя в окно. Ах, ты только взгляни! – воскликнула она, когда платье в пышных кружевах опустилось на верхушку самшитового куста.

– Полагаю, нет никакой необходимости надевать подобную вещь более одного раза, – заметил Джеймс c ноткой иронии в голосе.

Тео улыбнулась, почувствовав огромное облегчение. Возможно, они смогут стать самими собой и снова будут непринужденно общаться друг с другом. Ах, ведь так гораздо приятнее быть замужем!

– Я намерена полностью изменить стиль одежды, – заявила Тео, снова улыбнувшись. – И теперь я могу выбросить все, что у меня есть, из этого окна.

– Наверное, это правильно, – ответил Джеймс, пожав плечами.

– Включая и то, что на мне сейчас, – добавила Тео с отвращением в голосе.

При этих ее словах Джеймс оживился.

– Ты собираешься выбросить свое неглиже прямо сейчас? Я могу помочь.