К двадцати восьми годам он достиг многого, но не чувствовал себя счастливым. Может, дело в Поппи Гудинг — этой ложке дегтя в бочке меда. Из-за нее он мог лишиться работы. Даже в отпуск уехал, чтобы отдохнуть от нее. А вместо отдыха решает проблемы другой взбалмошной девчонки.

— Собрались?

— Да, — она вернулась из гостиной с небольшой сумкой, сменив белые шорты на длинную юбку-саронг с вышитыми на ней яркими гибискусами.

Джуду захотелось дотронуться до нее, но он не осмелился.

— Я возьму, — потянулся он за сумкой.

— Спасибо. Я знаю, любой может проникнуть сюда, — девушка вздохнула. — Тони об этом не думал. Его вообще мало что заботило.

— Тони — мужчина, способный себя защитить, а вы — слабая женщина. — Джуд хотел спросить, как она познакомилась с Тони, но решил повременить с вопросами.

Они сели в машину и выехали на дорогу, ведущую к Спирит-Коув.

— Так как вы познакомились с Тони? — наконец решился он.

— Это длинная история. Я бы не хотела рассказывать ее сейчас.

— Хорошо. Тони никогда не упоминал о вас, а я знаю его всю свою жизнь.

— Он хороший друг и хороший человек, — отрезала она.

— Да.

— Он нарисовал меня.

Это было для Джуда неожиданностью.

Как быстро меняется его настроение, подумала Кейт. То он полон сарказма, то улыбается. То оскорбляет, то утешает ее. У него такая красивая улыбка. Но даже ему не удалось бы рассеять ночные кошмары, преследующие ее всю жизнь. Поэтому она не может довериться ему.

— Тони обожал все прекрасное, — сказал Джуд с теплотой в голосе, — прекрасных женщин, прекрасные цветы, прекрасные закаты в тропиках… А где сейчас портрет?

— В галерее — В магазине?

— Нет, у меня в спальне.

— Я хотел бы взглянуть, — искренне признался Джуд.

— Как-нибудь, — пообещала она.

— Большой портрет? — продолжил Джуд. — Ему, должно быть, нет цены. И здесь и за границей. Тони теперь очень известен.

— Большой. И очень красивый. Поразительное сочетание светлых и темных тонов.

Джуд был заинтригован. Конечно, Тони не мог устоять перед такой моделью для картины. Как не мог он устоять и перед его матерью, чей портрет он тоже написал. Кейт Костелло была не просто красива и умна. В ней было что-то колдовское. Эта девушка странно действовала на Джуда.

— Когда он написал портрет? До отъезда за границу?

— Очень давно. Мне было двенадцать лет, — с ностальгией в голосе ответила девушка.

Ребенок в залитом солнцем саду белых азалий.

Изумрудные глаза удивленно смотрят с холста. Тогда ее волосы были светлее — золотисто-рыжими, а кожа — белой, как лепесток азалии. Со временем волосы потемнели и стали медно-рыжими.

Джуд старался скрыть удивление. Ее прошлое полно загадок.

— Так вы знаете Тони много лет? Сколько вам сейчас? Двадцать два?

— Почти двадцать три. Вы верите в судьбу, Джуд?

Джуд вздрогнул. В ее голосе было столько нежности.

— Да, — выдавил он.

— Тони был другом моей матери. И моим другом.

— Был? — мгновенно среагировал Джуд.

Она всхлипнула. Последовала мучительная пауза.

— Моя мать… пропала без вести, — прошептала она. Каждое слово давалось ей с трудом. — Ее так и не нашли.

Джуд застыл. Ему стало стыдно за свое любопытство. Сердце сжалось от сострадания к девушке.

— Мне так жаль, Кейт. Это, должно быть, ужасно.

— Не просто ужасно, мучительно…

— Понимаю, — он вспомнил побег своей матери. Ее фамилия тоже Костелло? — спросил он, пытаясь вспомнить, были ли в газетах статьи об исчезнувшей женщине с такой фамилией.

— Нет, — покачала головой Кейт. — Моя мать вторично вышла замуж через пару лет после того, как папа погиб в автокатастрофе. Мне тогда было десять. Я обожала отца. Он так любил жизнь…

— Как вам удалось вынести все это? — Он был поражен тем, что еще чья-то жизнь, как и его собственная, была искалечена утратами.

Кейт отвернулась, уставившись в окно. Небо было усеяно звездами.

— Видите, я, как и вы, пережила утрату. Только у вас еще есть шанс увидеть свою мать живой. Неужели вам, Джуд, никогда не хотелось встретиться с ней?

Он не знал, что ответить. Наконец произнес:

— Я не могу снова впустить мать в свое сердце.

И в свою жизнь.

— Значит, вы поставили на ней крест, — с горечью в голосе констатировала она, хотя в глубине души понимала его страдания.

Джуд помолчал.

— Видимо, да.

— А я бы все отдала, чтобы только узнать, что моя мать жива, — призналась Кейт. — Только бы увидеть ее снова. Хотя бы раз, — ее голос дрогнул.

— Она исчезла бесследно? — взглянул на девушку Джуд. — Но люди не пропадают… просто так…

Она кивнула.

— Ее искали по всей стране. Она была женой Карла Лундберга.

Это имя было Джуду знакомо.

— Лундберг, теперь я вспомнил.

Это происшествие вызвало много шума. Академик Лундберг был состоятельным и уважаемым в обществе человеком. Трагедия случилась шесть или семь лет назад. Миссис Лундберг — она была намного моложе мужа — видели в последний раз на прогулке с их собакой-колли в национальном парке недалеко от летнего домика Лундбергов.

— Моя мама и наша собака Блейз словно растворились в воздухе, — с глубокой грустью произнесла Кейт, и Джуд невольно сжал ее руку в попытке утешить.

— Мне так жаль, Кейт. С этим трудно смириться.

Но приходится, если хочешь жить дальше. Впрочем, насколько я помню, дело не было закрыто. Полиция продолжает расследование.

Она кивнула.

— Да, это так, но у них нет улик, на основании которых можно было бы предъявить обвинение. Я думаю, это муж убил ее.

Сердце Джуда дрогнуло. Он не знал, что сказать.

— Почему вы так думаете? — спросил он наконец.

— Это он, — упрямо повторила она. — Не знаю, зачем я вам это рассказала. Вы первый человек, кому я доверилась. У Лундберга было алиби. Он утверждал, что весь день провел в университете. Его видели студенты и сотрудники, поэтому полиция его не арестовала. Да и как можно было подозревать столь «достойного» человека? Академика. Множество друзей поддержали его. Отчим хорошо сыграл роль отчаявшегося мужа. Я для него была всего лишь трудным подростком, истеричкой, которая его ненавидела и ревновала к матери. Я, видите ли, не позволила ему занять место отца. Впрочем, это правда, — горько усмехнулась она. — Лундберг всегда скрывал свое истинное лицо. Он разыграл спектакль перед полицейскими, и те поверили в его невиновность. Меня же все считали повредившейся в рассудке от горя.