И вот – у меня первая самостоятельная смена. Ночь. Холодный осенний дождь. Дорога – между корпусами. Какие-то тени кругом, кажущиеся зловещими. Стараюсь идти спокойно, но очень хочется бегом добежать до хирургии, где моё основное рабочее место. Всё как-то нереально, будто я сам про себя смотрю кино…

В отделении встречает любезный до подобострастия Сашка-санитар. Как и у других санитаров, у него «нетяжёлая» статья, он лоялен к администрации. Или – откровенный стукач. Предлагает с ходу начать вечерние уколы. Пока вожусь в процедурке с листами назначения, Сашка выстраивает нуждающихся. Нетерпеливо поглядывает на меня.

После нескольких неуклюжих попыток попасть иглой в тощий зековский зад, успокаиваюсь. Сашка сыплет блатными приговорками, сопровождая каждого больного характеристикой согласно его тюремному статусу. Он как бы дает мне понять, кто есть кто.

Расположив таким образом к себе, санитар незаметно перетекает в процедурку за моей спиной. И, продолжая регулировать процесс, шарит рукой под накрытым стерильным столом. Периферическим зрением вижу, что происходит. Но, не зная как реагировать, на всякий случай не реагирую никак. Оказывается, Сашка ищет ключ от сейфа, где хранится спирт. Выждав момент, он практически одним движением открывает сейф, сливает заветную жидкость, доливает емкость водой, ставит бутыль на место, закрывает… Уже из коридора докладывает, что здесь мы закончили.

– Неплохо начинается первая самостоятельная смена, – подумалось мне. Санитар с ходу тырит спирт. Судя по всему, готов и к другим сюрпризам, а впереди ещё вся ночь.

Тогда я ещё не знал, на что способен сам.

В терапии уколов было назначено гораздо меньше. Зато там появилась их новая разновидность – подкожные, для введения инсулина. После больших внутримышечных иголок тоненькие подкожные показались игрушечными. Плюс я старался держать в голове «инсулиновую особенность»: если обычное лекарство измеряется миллилитрами, инсулин дозируется международными единицами. Для него есть специальные миниатюрные шприцы. Но вот именно такого шприца почему-то не оказалось, когда вошёл Ваня-Люся.

– Здорово, медицина! Нам бы уколоться, – прогрохотал великан.

– 64 единицы простого инсулина, подкожно, – пробормотал я вместо ответа, лихорадочно продолжая искать специальный шприц. Но лоток был пуст.

– Ну чё? Колоть будем или глаза пучить? – напомнил о себе Ваня.

Вызывающий тон пациента и нестандартная ситуация подтолкнули к сомнительному решению. Я взял самый маленький обычный шприц. Набирая лекарство, пытался вспомнить, какой объём жидкости будет похож на 64 единицы.

Вот столько. Нет, ещё чуть-чуть. Или хватит? Ещё капельку. Вот, вроде где-то около того…

Пока вводил инсулин под кожу плеча, подумал, что это плечо раза в два больше моего бедра. А уж насколько мощнее… Как-то само собой представился гражданин, попавший под эти ручищи… Дальше мудрить на грустную тему не захотелось. Я же нашёл выход, выполнил назначение. Значит, вперёд и долой сомнения!

Остальная работа уже не казалась сложной. Оставалось раздать таблетки туберкулёзникам и заглянуть к «полосатикам» (особо опасные носили робу в полосочку и содержались отдельно). После этого я рассчитывал передохнуть. Попить чаю. Посмотреть программу «Время». Заварив чай, я устроился возле чёрно-белого «Рекорда». Но не успел вникнуть в суть нового исторического решения Пленума ЦК КПСС, как в ординаторскую влетел Сашка:

– Всё, Склифасовский, тебе пи… ц!

Несмотря на неожиданность заявления, я почему-то в него поверил.

Сашка, задыхаясь от бега и важности информации, в лицах рассказал, что произошло. Когда после нашего ухода из терапии заключённые-больные готовились к ужину, Ваня-Люся как-то странно беспокойно себя повёл. А когда пошёл по малой нужде, всем телом грохнулся возле параши, едва не расколотив унитаз своей башкой.

– Похоже, ты с инсулином чего-то набодяжил! – заключил санитар и уставился на меня, как на обречённого.

Ситуация была понятна: доза инсулина оказалась гораздо больше необходимой. И вместо нормализации уровня сахара инъекция снизила его до критического, отправив Ваню в гипогликемическую кому. Спасибо, до летального исхода дело не дошло. Могучий организм справился. Однако лежание возле параши сильно задело самолюбие пациента. Со слов Сашки, в данный момент Ваня-Люся рассказывает сокамерникам, что он сделает со студентом, так опустившим его авторитет.

Самым безобидным из длинного перечня угроз было отрывание конечностей с последующим помещением их в конечный отдел пищеварительной системы. В остальное вникать не хотелось. Хотелось сохранить ноги на прежнем месте и побыстрее унести их отсюда. Видно, не судьба мне была поработать медсестрой.

С Сашкой порешили так: он молчит о происшествии в терапии. Я молчу об исчезновении спирта.

В больнице той я больше не появился.

На что другие тратили годы, на то мне потребовалось одно дежурство: на всю оставшуюся жизнь я усвоил основной принцип медицины – «Не навреди!».

Лейтенант Побединский садился в поезд Мурманск – Москва в плохом настроении. Ехать предстояло не в столицу, а в Архангельск, где располагался штаб его десятой армии ПВО. Примерно на середине пути архангельский вагон цепляли к другому поезду, и он снова катил на север.

В хорошие времена на коллегию штаба армии послали бы офицера в звании не меньше полковника, а то бы и сам командир отправился. Но февраль 1990 года хорошим не назовёшь.

Некогда великая держава мучительно бьётся на очередном историческом перекрёстке. Пустые прилавки магазинов. Забастовки шахтёров. Армия и флот забыты. Провозглашённая перестройка в военном плане кажется откровенной капитуляцией.

К моменту окончания училища от престижа профессии офицера не осталось и следа. Когда же молодой лейтенант прибыл на место службы, его приняли за сумасшедшего. Порядком опустившиеся старшие товарищи сквозь многодневный перегар пытались объяснить ему, что мир сошёл с ума. У власти проходимцы, ведущие страну к катастрофе. Что нормальным людям не место в армии. Пока ещё молод, нужно срочно рвать отсюда когти и выживать как-то на гражданке.

Лейтенант видел упадочное состояние дел в полку, но отказывался верить, что это надолго. И даже не допускал мысли, что навсегда. Он продолжал вовремя приходить на службу. Имел безупречный внешний вид. Отказывался глушить водку. Словом, действительно сильно отличался от основного коллектива.

Это и стало решающим фактором при выборе кандидатуры для поездки на коллегию. Командир справедливо рассудил, что штабные разговоры топлива полку не добавят, а созерцание генералом его опухшей рожи вряд ли полезно для карьеры. Других образцово-показательных офицеров не наблюдалось, и участь Побединского была решена.