Она отказалась жить в тетушкином доме с шестью спальнями и потребовала от Эли снять номер в отеле. Днем она приходила в гости и сидела, надувшись как мышь на крупу, в углу, закрыв лицо солнцезащитными очками размером с боковые стекла автомобиля, пока к ней не подходил Эли, бросая всех, кто пришел с ним повидаться. Она отказалась пробовать тетушкину стряпню и каждый раз приносила с собой еду из отеля. Когда к ней обращались и в шутку заговаривали на эве, дружелюбное пожелание доброго утра – «di» – вызывало лишь ледяной взгляд, хотя Эли учил ее языку. Она также не стала носить ни один из трех традиционных нарядов, которые ей сшила сестра Лиззи по просьбе Эли. «Там, откуда я родом, только деревенские так одеваются», – заявила эта женщина тетушке, когда ее спросили, почему она надела узкие джинсы на фестиваль в честь сбора урожая ямса. Даже американские туристы знали, что нельзя приходить на празднование в джинсах.

Чашу терпения переполнил инцидент с Йайей: та недавно вернулась из Южной Африки и спешила повидаться с любимым братом после долгой разлуки и познакомиться с его девушкой, вот только либерийка не разделяла ее энтузиазма и выгнала из номера, желая вздремнуть. Эли умолял сестру остаться, однако она покинула отель в слезах и доложила о случившемся тетушке и Фреду. На следующее утро они вызвали Эли на семейный сбор и объявили, что так дальше продолжаться не может.

«Я ее брошу, – тут же пообещал он, не успел кто-то выдвинуть свои аргументы. – С меня хватит. Я ее брошу», – уныло повторил он, как студент, хорошо подготовившийся к экзамену, но не сумевший ответить ни на один вопрос. Тетушка крепко его обняла, счастливая оттого, что наконец-то избавится от тучи, витавшей над семьей уже два года.

Однако женщина не собиралась ослаблять свою хватку. Едва вернувшись в Либерию, она вновь объявила, что беременна, и Эли не сумел бросить ее в таком положении. Позже она произвела на свет еще одно больное дитя, тоже девочку, названную Айви, и отказалась от предложения тетушки помочь с новорожденной, хотя у нее самой явно получалось неважно. Отчаявшись, Эли настоял на возвращении в Гану, чтобы жить рядом с семьей и их бизнесом, который теперь приносил больший доход, нежели либерийские активы.

Женщина переехала неохотно, сжимая в одной руке сигареты и выпивку, а другой держа ребенка. С тех пор их отношения с Эли сильно разладились: она постоянно скандалила и уходила из дома так часто, что и не сосчитать, каждый раз таща за собой больную малышку. На самом деле она постоянно использовала дочь против Эли, во время ссор угрожая ее увезти. Я недоумевала, почему Эли просто не заберет ребенка и не вышлет мать туда, откуда она приехала: работать секретаршей и доставлять бумажки на строительные площадки. В конце концов, не она заботилась о девочке. Большую часть обязанностей выполняли две горничные.

А недавно либерийка увезла Айви на отдых в Испанию, пока Эли был в командировке в Пекине. Об этом он узнал, позвонив на один из ее мобильных: трубку взяла горничная и сообщила, что не видела хозяйку уже три дня. Когда он рассказал о случившемся матери, она пришла в ярость и немедленно решила, что эту взбалмошную особу нужно навсегда вычеркнуть из жизни Эли: пока она рядом, не видать ему покоя и счастья. Однако тетушка отлично знала сына, доброе сердце было для него одновременно подарком судьбы и проклятием: какое бы горе ему ни причиняли, он ни за что не отвернется от матери своего ребенка. Покончить с этим могла лишь тетушка.

Поэтому она пригласила в свой маленький кабинет мою маму и сухо изложила суть проблемы (тетушка была не склонна рыдать на чужом плече). Затем объявила причину, по которой вызвала маму: Эли стоит на мне жениться.

– Афи почтительная и трудолюбивая. К тому же очень красивая, – сказала тетушка.

Моя мама сидела, раскрыв рот от удивления. Наконец, взяв себя в руки, она выпалила:

– Хорошо!

Вот так я и стала женой Эликема Ганьо. Теперь я ждала, когда он придет и, в свою очередь, станет моим мужем.

К утру вторника мои волосы (да, мои, ведь я за них заплатила) были вымыты, высушены, вычесаны и собраны в аккуратный хвостик. Мама почистила один из ямсов и нарезала таро, потому что у меня от обоих растений выступала зудящая сыпь. Пока на плите булькали два рагу в отдельных кастрюлях, я накрыла стол на одного человека, затем вытащила из шкафа три салатника с ложками и поставила на островок. В них я положу готовые блюда перед подачей.

– Сходи искупайся, – сказала мне мама, пока я стояла, осматривая кухню и переживая, что о чем-то забыла. Она сунула вилку в кастрюлю с кипящим ямсом, проверяя его готовность: если переварить, он развалится и превратится в липкое месиво.

– Ага. Вкусный?

– Вкусный. Сладкий, – покивала она, жуя кусочек ямса.

Я приняла душ в мгновение ока. Процесс купания значительно упрощается, когда не нужно кипятить воду в кастрюле, переливать в ведро и тащить в ванную: здесь достаточно повернуть переключатель, и из крана польется горячая вода. Я надела то же платье, в котором приехала в Аккру, припудрила лицо, брызнула духами перед собой и пробежала сквозь облачко крошечных капель с закрытыми глазами – теперь я пахла цветами. Мама оглядела меня с ног до головы и удовлетворенно улыбнулась – я была готова к встрече с мужем.

Эли приехал в час тридцать шесть. Я знала точное время, потому что сидела, уставившись на цифровые часы в телефоне, когда раздался звонок в дверь. Вздрогнув от неожиданности, поскольку пропустила шум лифта, я выронила гаджет. Мама выскочила из своей комнаты и одними губами произнесла: «Открой!», указывая пальцем на дверь. Я застыла в нерешительности – возникло иррациональное желание сперва достать телефон из-под стула.

– Ох, открой же дверь! – повторила мама вслух.

Я поднялась и разгладила платье. Под мышками моментально вспотело – хорошо, что легкая ткань с рисунком скрывала влажные пятна. Ноги налились свинцом, мне потребовались дополнительные усилия, чтобы привести их в движение. Должно быть, со стороны я походила на марширующего солдата. Судя по хмурому выражению на мамином лице, ей это не понравилось. Когда звонок повторился, она сверкнула глазами, словно пытаясь силой мысли подтолкнуть меня к двери. Ладони так вспотели, что я не сумела повернуть круглую ручку. Вытерев руки о платье, я предприняла вторую попытку – на этот раз успешную.

Эли стоял, прислонившись к дверному косяку, будто уже давно ждал, когда его впустят. При виде меня он расплылся в улыбке, глаза радостно загорелись.

– Добрый день, – пробормотала я. Пожать ему руку? Обнять? Поцеловать в щеку? Прошлой ночью я представляла, как обниму его, однако теперь любое приветствие казалось неподходящим для незнакомца, который одновременно являлся моим мужем. Его небрежная поза, открытый взгляд и неизменная улыбка нисколько не облегчали положения.

– Добрый день, Афи, – сказал он.

Я опустила глаза на свои руки, затем на ноги – лишь бы избежать его пристального внимания.

– Прошу, входите, фо Эли, – раздался мамин голос за моей спиной.