Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но сейчас он понял, что ошибался. Десятью секундами раньше или позже — все это не имело бы никакого значения. Его отец, так или иначе, должен был умереть в этот день. Он бы упал с лестницы или его сбила бы какая-то другая машина. Он бы все равно умер, потому что песок в его часах иссяк. Его время на земле закончилось, так было предначертано, и эта мысль казалась еще более зловещей.
Краем глаза Филипп заметил, как что-то промелькнуло среди сосудов, стоявших на одном из соседних столов. Едва заметная тень, исчезнувшая мгновенье спустя. Он потянулся через стол, пытаясь выследить тень, но ее нигде уже не было.
— Что случилось? — спросила Сатина и подошла поближе.
— Кажется, я видел что-то странное, — Филипп растерянно пожал плечами и повернулся лицом к Мортимеру, который продолжал наслаждаться картинкой в нижней половинке сосуда.
— А как же дети, которые появились на свет после того, как ваш амулет был украден? — спросил Филипп. — У них есть свои песочные часы? Они ведь бессмертны?
Смех Смерти внезапно стих, и он устремил на Филиппа мрачный взгляд.
— У них есть песочные часы, — произнес он, — но они… не такие как все. Идите за мной, я покажу их вам.
Мортимер повел их через гигантский зал по лабиринту узких проходов, извивавшихся между полками и столами с бесчисленным множеством часов.
Филипп заметил, что цвет песка в колбах часов время от времени меняется. Словно по мановению волшебной палочки, огненно-красный превращался в зловещий темно-фиолетовый, цвет морской волны в безжизненный желтый и наоборот. Вот почему свет все время менял краски. Иногда сосуды жизни гасли — это означало, что через горлышко проскользнула последняя песчинка — и в подвале становилось чуточку темнее.
Вскоре они добрались до узкой двери, которая была приоткрыта.
— Новые песочные часы, как я и говорил, отличаются от остальных. Поэтому я собрал их в отдельной комнате. — Мортимер распахнул дверь и предложил друзьям войти: — только будьте осторожны.
Сатина и Филипп дружно переступили порог.
Комната в точности напоминала зал, где они только что побывали, только размером была немного меньше, и размещалось в ней гораздо меньше песочных часов.
— Что не так с этими часами? — спросил Филипп.
— Смотрите внимательнее, — ответил Мортимер, — и увидите сами.
Филипп старательно вглядывался в стеклянные сосуды, но никак не мог найти отличия. Часы были совсем обычными. Разве нет? Или все же отличались от других? Да, что-то было не так, что-то смущало, но он просто не мог уловить, что именно.
Вдруг Сатина ахнула.
— Песок, — прошептала она. — Он падает вниз, а потом снова поднимается вверх.
Сатина была права. Теперь, когда она произнесла это вслух, все стало совершенно очевидно. Песок, как и полагалось, струился из верхней половинки колбы в нижнюю. Но вертикальное течение нарушал другой поток песчинок, стремившихся обратно.
— Так и есть, — подтвердил Мортимер, — теперь понимаете? Время для бессмертных людей движется вперед, как и для смертных, только оно не заканчивается. Сосуды их жизни всегда полны. — Он огорченно всплеснул руками. — Единственный способ предотвратить катастрофу — найти мой амулет. Только тогда я смогу отмерить срок жизни этим несчастным, и…
Мортимер продолжал говорить, но Филипп больше не слушал его. Он снова заметил странное движение на одном из столов. Краешек тени, возникший на секунду и тут же исчезнувший из вида.
Он подошел поближе. Перегнулся через край стола. Нет, никого не было.
Внезапно Филипп обернулся и столкнулся лицом к лицу с парой ядовито-желтых змеиных глаз и трепещущим раздвоенным языком. Он так испугался, что отскочил назад и случайно задел какой-то стеклянный сосуд. Песочные часы полетели на пол.
— О, нет! — Мортимер метнулся вперед. Он вытянул руку и схватил часы за долю секунды до того, как они успели разбиться, разлетевшись на тысячу осколков. Задыхаясь, старик, прижал сосуд к груди. — Я же просил быть осторожнее!
— Про… простите, пожалуйста, — сердце Филиппа бешено стучало. — Я испугался. Там была змея.
— Мальчик мой, ты же бывал в Аду, — Смерть бросил на него разъяренный взгляд. — Не говори мне, что боишься змей!
Он собрался поставить часы на место. Потом вдруг заколебался.
— Ни черта не разобрать — где здесь верх, а где низ? Ну и Бог с ним, песок все равно струится туда и обратно.
— А если бы сосуд разбился? — спросил Филипп. — Что бы случилось с его хозяином?
— Кома. На всю оставшуюся жизнь этого… — Мортимер бросил беглый взгляд на часы, — … мужчины. Она продлилась бы вечно, потому что нет амулета. Не вполне мертв и не вполне жив. Представляешь, как это ужасно?
— Ой! Какой хорошенький! — воскликнула Сатина которая тоже увидела змея, обвившегося вокруг часов с золотисто-желтым песочком. — Обожаю змей!
— Не смей его трогать! — завопил Мортимер. — Ради твоего же блага не прикасайся к нему!
— Я и не собиралась! — Сатина резко отдернула руку.
Старик с назидательным видом посмотрел на друзей:
— Возможно, Темпус и выглядит безобидным, но его яд чрезвычайно опасен.
Филипп зачарованно смотрел в желтые глаза, в которых играли блики от песочных часов. Полутораметровый белоснежный змей был не толще указательного пальца. Раздвоенный язык высовывался из приоткрытой пасти, обнажавшей пару отвратительных клыков.
— Его яд смертелен?
— Нет, — ответил Мортимер, понизив голос до мрачного шепота. — Хуже. Гораздо хуже.
— Хуже? — удивился Филипп. — Что может быть хуже смерти?
— А я-то решил, что ты внимательно слушал меня, Филипп. Есть много вещей хуже смерти. — Широким жестом он обвел сосуды жизни бессмертных. — Например, вечная жизнь.
— Неужели у вас нет никаких предположений о том, кому мог понадобиться амулет? — спросил Филипп. — А если как следует подумать?
Они снова сидели в гостиной, на подоконнике догорали последние свечки.
Мортимер опустился в кресло — он выглядел непривычно усталым. Сатина устроилась на диване, а Филипп стоял у окна.
На улице окончательно стемнело. Единственное, что Филипп мог различить в кромешной темноте, его собственное отражение в стекле.
После визита в подвал Сатина и Филипп немного подкрепились. Мортимер подал им по ломтю черствого черного хлеба, проглотить который удалось только хорошенько размочив его в воде. Другого угощения у старика не водилось. Сам он никогда не ел. Хлеб предназначался для лошади на случай, если захочется побаловать скотинку.