Но Элизабет! "Красота" – слишком несовершенное слово для описания внешности этой женщины. Ее голову украшала модная шляпа с перьями. На ней было облегающее, синее с серебристым отливом платье, удивительно гармонировавшее с ее сапфировыми глазами. Кожа Элизабет белизной и нежностью напоминала кожу ребенка, а на щеках играл столь же нежный румянец. Алые губки дивной формы и лебединая шея умопомрачительной фарфоровой белизны (а эти чарующие впадинки возле ключиц!) были само совершенство. Картину довершали золотистые волосы, стянутые на затылке и послушными волнами ниспадавшие ей на плечи.

Не стану сравнивать Элизабет с собой, ибо наша красота имеет разную природу. Женщина, стоявшая напротив меня, олицетворяла день, а я – ночь. Но будь я мужчиной, сразу же влюбилась бы в Элизабет. Кажется, я не удержалась от благоговейного возгласа, а когда она устремила на меня свой лучистый всеведущий взгляд, я испугалась, что упаду в обморок.

– Ах, Влад, – произнесла Элизабет голосом глубоким, как воды озера Германштадт, и нежным, словно туман, клубящийся над тем таинственным местом. – Что ж ты сразу не познакомил меня с этим прелестным созданием?

Услышав эти слова, я едва не заплакала, поскольку прекрасно осознавала, что сейчас я больше похожа на ходячий труп, нежели на прелестное создание. Доброта Элизабет растрогала меня, и я кое-как сумела выдавить из себя подобие улыбки. Но что еще удивительнее – Влад без единого возражения поклонился и молвил, указывая на гостью:

– Графиня Элизабет Батори из Чейте, ныне проживающая в Вене. А тебе, дорогая Элизабет, имею честь представить мою племянницу Жужанну Дракул.

Элизабет протянула мне руку в зелено-голубой перчатке, распространявшей тонкий аромат изысканных духов. Но что самое поразительное, ее рука была... теплой. Я взяла ее руку и неуклюже поклонилась.

– А почему не Цепеш? – вдруг поинтересовалась Элизабет. – Вы что ж, полностью отказались от древней фамилии?

Влад церемонно кивнул. Странно, но его гнев бесследно исчез, словно в присутствии Элизабет он не решался показывать свой дурной характер.

– Цепешем я назывался в смертной жизни. Ты же знаешь, что означает это слово. Нынче я бессмертен, у меня другие интересы, и мне приятнее именоваться Дракулой – сыном дьявола.

– Так значит, дракон и есть дьявол? – озорно спросила Элизабет и рассмеялась.

Смех ее был таким же наслаждением для слуха, как аромат духов – для обоняния. Однако в этот момент с уст моих сорвался мучивший меня вопрос, и Элизабет тут же прекратила смеяться.

– Ваша рука... Она теплая. Кто вы: одна из нас? Или вы сумели достичь бессмертия иным способом! Ведь смертные люди не бывают так красивы...

Губы Элизабет изогнулись в лукавой улыбке. Взмахнув золотистыми ресницами, она искоса поглядела на Влада, будто спрашивая его: "Ну что, рассказать ей?" Влад помрачнел и опустил глаза. Наверное, здесь скрывалась какая-то тайна, о которой Элизабет не хотела говорить. Она вновь рассмеялась (теперь уже с оттенком грусти) и ответила:

– Дорогая моя, я не принадлежу к миру смертных и далеко не молода. Правда, по сравнению с Владом, я еще совсем девчонка, поскольку со дня моей кончины минуло всего двести восемьдесят лет.

У меня опять стали подкашиваться ноги; если бы не рука Элизабет, я бы рухнула на пол.

– Милая моя Жужанна, как же ты слаба! А мы с Владом хороши – даже не предложили тебе сесть!

Бросив на Влада еще один странный взгляд, Элизабет добавила:

– Я бы хотела побыть с Жужанной наедине.

Поначалу Влад недовольно поморщился, затем злорадно ухмыльнулся, будто наконец понял скрытый смысл этой просьбы.

– Никаких возражений, дорогая... Жужанна проведет тебя к себе. Заодно познакомишься и с ее горничной.

– Тем лучше, – откликнулась Элизабет, обнимая меня за талию. – Идем, Жужанна.

Чувствовалось, она искренне хочет мне помочь. Я и в самом деле едва переставляла ноги. Моя щека уткнулась ей в плечо. Я наслаждалась видом ее фарфорово-белой шеи и дурманящим ароматом духов. Как давно я не видела ничего красивого!

Мы медленно спускались по винтовой лестнице. Грудной голос Элизабет напоминал пение виолончели. Она рассказывала о своем венском доме, об очаровании Вены. У меня же едва хватило сил, чтобы прошептать, что, едва увидев Вену полвека назад, влюбилась в город с первого взгляда.

– Это же замечательно! Вена стала еще красивее. Ты сама в этом убедишься, когда окажешься у меня. Я постараюсь восполнить все, чего ты была лишена здесь. Ты совсем обессилела, но я способна смотреть вглубь. Ты – слишком прекрасное создание, чтобы чахнуть среди замшелых развалин.

Элизабет торопливо оглянулась назад. Наверное, она опасалась, что Влад услышит наш разговор.

– Не волнуйтесь, он теперь слышит гораздо хуже, чем прежде, – усмехнулась я.

– Это я сразу поняла. На таком расстоянии ему нас не услышать, но предусмотрительность не помешает. Я восстановила капельку его прежнего могущества.

Остановившись, Элизабет повернула ко мне свою прекрасную головку. Несколько локонов, вздрогнув, переместились с плеч на ее полную перламутровую грудь.

– Теперь мы можем поговорить вполне откровенно. А знаешь ли ты, моя дорогая, что Влад почти приказал мне не восстанавливать твои силы?

Мои губы сердито скривились. Я плотно сжала их, но они все равно дрожали от гнева.

– Вы не представляете, насколько он жесток и бессердечен! А ведь я всегда относилась к нему только по-доброму и была послушной.

– Послушной, – язвительно повторила Элизабет и чуть не плюнула на пол.

– Да. А он лгал мне и до того заморил голодом, что я больше не могла охотиться самостоятельно. Я столько лет верила ему, думала, будто он искренне заботится и даже любит меня. Я с детства привыкла самозабвенно обожать "милого дядюшку", а он беззастенчиво пользовался моей доверчивостью и обманывал меня.

Элизабет внимательно слушала мои жалобы, и ее чувственные губы постепенно сжимались, вытягиваясь в тонкую линию. Я рассказала ей про "великодушие" Влада, когда он вызвался один идти на охоту и чем это закончилась для нас с Дуней. Всхлипнув, я замолчала, и Элизабет медленно произнесла:

– Так я и думала! Тупое средневековое бревно!

Вновь обняв меня за талию, Элизабет направилась дальше, в глубь мрачного коридора.

Как ни была я слаба, но ее слова вызвали у меня взрыв хохота. Я ловила ртом воздух, не в состоянии ответить, и продолжала хохотать. До сих пор про Влада говорили либо со страхом, либо с благоговейным почтением. Но чтобы назвать его "бревном"... Я просто наслаждалась дерзостью Элизабет.

– Вижу, тебя несколько удивило мое сравнение, – молвила она, чуть наморщив лоб. – Но сама посуди: разве я не права? На дворе тысяча восемьсот девяносто третий год, а Влад застрял в тысяча четыреста семьдесят шестом. Он обращается с женщинами, как с невольницами. Не удивлюсь, если у него до сих пор есть крепостные крестьяне.