Увидев Тео, Тома присел на корточки, чтобы быть на одном уровне с ребенком.

– Добрый день, молодой человек. Я и не знал, что ты здесь. Рад с тобой познакомиться. Меня зовут Тома, я работаю с твоей мамой…

– …в этом сумасшедшем доме! – закончил фразу Франсис.

Доктор протянул мальчику руку, но малыш продолжал прижиматься к матери.

– Мне очень жаль, – сказала Полин. – Обычно он довольно общителен и не смотрит на всех выпученными глазами. Просто ему тут показали фокус, после которого придется пару месяцев походить к детскому психологу.

– Хорошо, познакомимся позже.

Не сумев оторвать от себя сына, который повис на ней словно коала, Полин ушла вместе с ним на кухню.

– Я иду, Элен, – крикнула она. – Надеюсь, нам наконец удастся доделать печенье…

– Франсуаза не с вами? – спросил Тома, выпрямляясь.

С видом нашкодившей девочки Шанталь водворила искусственную челюсть на место и ответила:

– Она часто сидит одна в своей комнате. Хотя Тео ей очень нравится.

Затем она съела конфету. Положив ее в рот.

Тома легонько постучал в дверь мадам Кенон. Со своими пациентами он всегда начинал с более тихих звуков. Это давало ему возможность оценить их слух и реакцию.

– Войдите!

У Франсуазы Кенон слух был отличный. – Я вас не отвлекаю?

– Вы отвлекаете меня от безделья, доктор, но это не страшно.

– Почему бы вам не присоединиться к остальным в гостиной? Сегодня у нас в гостях Тео, а Элен с Полин готовят печенье для полдника.

– Судя по воплям малыша, печеньем дело не ограничилось. Какие кошмары будут сниться ему на этот раз?

– Клубничная конфета и вставная челюсть.

– Бедный мальчик. В наши дни их можно напугать чем угодно. С моими детьми такого никогда бы не случилось.

– У вас есть дети?

– Без малого тысяча, и все неродные. Я работала учительницей и заботилась о каждом ребенке, как о своем. Но, полагаю, вы пришли сюда не затем, чтобы выслушивать воспоминания старой женщины.

– Ваша жизнь и профессия мне очень интересны, но я действительно хочу поговорить с вами о другом. Я изучил ваши последние анализы и, даже если это не входит в мои основные обязанности в данном учреждении, я считаю, что вам следует поменять схему лечения. Вы позволите мне поговорить об этом с коллегой, который вас наблюдает и, возможно, провести дополнительное обследование?

– Что, мои дни уже сочтены? Но я не боюсь смерти, доктор.

– К счастью, все не так плохо. Речь идет лишь о том, чтобы скорректировать дозировку.

– Почему бы нет? Наш лечащий врач не глядя выписывает одни и те же рецепты. Наверное, он считает бесполезным тратить время на таких стариков. Может, он и прав. Особа с косой всех нас уже заждалась…

– Не будьте такой пессимисткой.

– А знаете, почему я не боюсь смерти?

– И почему же?

– Потому что я знаю, что это не конец. Остальные поднимают меня на смех, но мне плевать. Я в это верю. Я знаю, что после смерти что-то есть. Я вижу знаки, слышу их. А вы, доктор, верующий?

– Я много путешествовал и имел возможность наблюдать разные вероисповедания. В Африке, на Ближнем Востоке, в Индии… Все поклоняются Богу на свой лад. Я с уважением отношусь ко всему, что помогает людям жить и повышать духовность, но лично я…

– Они говорили вам, что я слышу пение?

– Намекали…

– Вы считаете меня ненормальной?

– Вы в абсолютно здравом уме, и потом, меня самого частенько посещают странные мысли, поэтому не мне вас судить.

Тома обещал себе не делать этого, но все равно сделал. Переживая, что ему не удастся увидеть Эмму в течение всего уик-энда, он не стал ограничиваться ожиданием ее возле училища. Он последовал за ней. На улицу, где жила Селин, он решил больше не возвращаться. Это было слишком рискованно, слишком опрометчиво. Он мог часами бродить перед домом, но так и не увидеть свою дочь, и в итоге выдать себя. Тогда как на городских улицах, оставаясь незамеченным, он мог вдоволь смотреть на нее и постепенно узнавать, наблюдая за ее жизнью.

Эмма вышла из училища около пяти часов вечера. Вместе с двумя подружками, судя по всему близкими, она зашла в бистро выпить кофе. Тома устроился за столиком в глубине зала. Он специально сел спиной к Эмме, но, к счастью, отражение в витрине позволяло ему видеть ее лицо и даже ямочки на щеках. Он находился достаточно близко, чтобы слышать ее голос и различать слова. Студентки обсуждали тему сегодняшних занятий – обеспечение непрерывности лечения в период реорганизации отделения. Эмма и слушала, и говорила сама. Задавала вопросы, отвечала. Она явно была девушкой с характером, но не злюкой. Спокойно излагала свои мысли, приводила доводы. Чем больше Тома слушал, как она говорит, тем замечательнее она ему казалась. Это что, один из симптомов отцовства? Всегда ли отцы приходят в восхищение от своих дочерей, особенно до такой степени и за такой короткий срок? И чем вызвано это восхищение – отцовскими розовыми очками или сочетанием природных данных и хорошего воспитания, к которому он не имел никакого отношения?

– Месье желает что-нибудь еще?

Чтобы не привлекать внимания девушек, Тома тихо ответил:

– Еще один чай, пожалуйста.

Пойло, полученное в процессе заваривания пакетика с отходами чайного производства, не имело ничего общего с тем, что готовила Ниту из листьев, собранных и высушенных собственноручно. Но сейчас это было неважно.

Официант вернулся с кипятком и очередным пакетиком чая в тот самый момент, когда Эмма с подружками вставали, готовясь уйти. Тома извинился перед официантом:

– Простите, я не видел, что уже так много времени. Мне пора бежать. Не волнуйтесь, за чай я заплачу.

Официант посмотрел вслед странному типу, который напомнил ему белого кролика из «Алисы в Стране чудес», взял деньги, унес горячую воду и чайный пакетик.

* * *

Следуя за дочерью, Тома старался держать дистанцию. Он так осторожничал, что дважды чуть не упустил ее из виду. В эти моменты он чувствовал себя совершенно потерянным. Он никогда не ощущал ничего подобного. Безумная радость, которую он пережил, снова увидев Эмму, также была ему доселе незнакома. Интересно, все родители испытывают подобные эмоции, когда их дети появляются или исчезают? Наверное, все-таки нет, если они видят их каждый день. Хотя кто знает…

Одна из подруг, попрощавшись, вошла в торговую галерею. Вторая вскоре села на автобус. Эмма в одиночестве прохаживалась возле перекрестка. Едва она рассталась с подругами, как Тома различил на ее лице легкую грусть. Словно они унесли с собой частичку ее хорошего настроения. Словно любое человеческое существо может сиять от радости лишь в окружении себе подобных. Тома догадывался, что сейчас чувствует Эмма. Он и сам был таким. Он ощущал невероятный прилив энергии, когда встречался с жителями деревни. Он забывал об усталости, как только видел Кишана, идущего к нему со своей неповторимой улыбкой. Но здесь рядом с кем он испытывал эти чувства? Тома был всего в нескольких шагах от своей дочери, и это грело ему душу, давало ему силы жить. Но, в отличие от любого другого отца, он не имел права подойти к ней, и это причиняло ему боль. Как бы ему хотелось неожиданно встретиться с ней в городе сегодня вечером и увидеть, как озарится радостью ее лицо при виде отца – отца, которым он мечтал быть… Но Эмма стояла одна. Он тоже.