— Конечно! Я же в деревне родилась. Приходилось помогать матери по хозяйству. Готовкой я занималась охотно, мне нужна была печь.

— Что?

— Печь. Обжигать глиняные фигурки. Омлет будешь?

— Конечно!

Готовить она умела. И любила. Отвлекало. Думала она при этом о другом. Сейчас, к примеру, пауза была кстати. Она выбирала материал. Что бы пошло Сеси? Он слишком уж мягок для стали. А если из синтетической смолы? И раскрасить? А может, отлить его из бронзы? Или все-таки глина? Но — хорош! Натура замечательная!

— Сеси, я заработаю на тебе состояние! — сказала она с чувством, перекладывая омлет из сковороды в тарелку.

— Надеюсь, ты со мной поделишься?

— Если будешь хорошо себя вести. — Она улыбнулась.

Он старался. Бурная ночь ее утомила. Даже работать утром не захотелось. «Эдак я совсем разленюсь», — зевнула Маргарита Мун, нежась в постели. Но во второй половине дня дело пошло. Жизнь налаживалась. Постепенно все приходило в норму.

Прошла неделя. Она работала, Сеси осваивался. Ленился он охотно. Подолгу стоять, позируя, она его не заставляла. Работала над деталями, отпустив модель на свободу. Черты его лица были у нее в памяти. Она видела это прекрасное лицо каждое утро. Каждый вечер. И каждую ночь. Это было вдохновение, но не такое, как обычно. Отравленное любовью. Она пока не понимала, хорошо это или плохо. Сердце сочилось сладким ядом, было чувство то ли опьянения, то ли отравления. Когда голова кружится, ноги подгибаются и даже тошнит. Она объедалась любовью. Пиршество длилось вот уже неделю.

Журналисты пока не беспокоили: началось лето, мертвый сезон. Она наслаждалась покоем и работой. Прошла еще неделя: тихо. Зато пожаловал Альберт Дере. Она этого ожидала. Неужели удержится? Ему же интересно взглянуть на ее любовника. Да и контракт надо подписать. Он приехал на машине и долго звонил в дверь. Она уже взяла за привычку вставать поздно, потому что засыпала теперь заполночь. Сеси был ненасытен, ведь ему абсолютно нечем было заняться. Только ею и ее телом. Он был молод и, казалось, неутомим. Бурные ночи отнимали у нее много сил, но остановиться она не могла. Ведь позади пятнадцать лет спячки. Она наверстывала упущенное.

В дверь все звонили и звонили. Она с трудом поднялась с постели и спустилась вниз, на первый этаж.

На пороге стоял Альберт Дере.

— Ну и вид! — Он покачал головой. — Ты здорова, Дуся?

— Да. Прекрасно себя чувствую!

— Оно и видно. — Дере хмыкнул.

— Зачем ты приехал?

— Как это? А контракт? Ты же не звонишь. А люди ждут.

— Ну хорошо. Заходи, обсудим. Только тихо. Сеси еще спит.

— Кто?!

— Сеси.

— Значит, его зовут Сеси. — Дере вновь хмыкнул. — Ну и имечко! Интересно взглянуть, что это за чудо. Он что — француз? Кого ты подцепила в Египте? Надеюсь, не венерическое заболевание?

— Кофе будешь?

— Да!

Она варила кофе, когда в кухню спустился Сеси. Он был в шортах, с голым торсом. Хорошенький, как купидон, изнеженный ее ласками. Глаза в лучах июньского солнца казались совсем светлыми, брови же, напротив, были черны как ночь. «Какие яркие краски!» — невольно подумала она. И тут же мысленно принялась перебирать палитру.

— Как пахнет! — зевнув, сказал Сеси. — Ева, я тоже хочу кофе! У меня поутру зверский голод!

Он направился к холодильнику, по-хозяйски хлопнул дверцей.

— Кто это? — Дере вытаращил глаза.

— Ева, а что он здесь делает? — не остался в долгу Сеси.

— Сеси, познакомься. Это мой муж, Альберт Валерианович.

— Как-как?

— Альберт Валерианович Дере, — сквозь зубы процедил тот.

— Сочувствую. Имечко у вас…

— Кто это говорит?! — взвился Дере. — Щенок с кошачьей кличкой!

— Ева, я вижу, твой муж очень нервный. Ему не нравится пить кофе в моей компании. Я подожду, пока он уйдет. Если что — крикни.

Сеси сделал себе пару бутербродов и ушел, оставив их с Дере наедине.

— Как он тебя называет? — переспросил муж. -Евой? Что это за имя?

— Нормальное. Не хуже, чем Дуся.

— Он ведет себя как хозяин!

— Сеси здесь живет. Он на своей территории, потому так себя и ведет.

— И ты это позволяешь?!

— Не нервничай. У меня все в порядке.

— Заметно!

— Пей кофе.

Он все-таки нервничал и проливал из чашки. Она молчала. Назревает скандал. Видимо, он не ожидал, что Сеси так молод и красив. Наконец Дере сказал:

— Я вижу, тебе не до работы.

— Отчего же? Я леплю новую Скульптуру.

— Этого щенка?

— Сеси. Его зовут Сеси.

— Где ты его подобрала? На помойке?

— Если ты не сменишь тему, тебе лучше уйти.

— Хорошо. Покажи.

Она задумалась. В конце концов, Алик больше десяти лет ее менеджер. Сеси в искусстве ничего не понимает. Альберт Дере — дело другое. Он бывал и за границей, на престижных выставках, аукционах, следит за тенденциями в современном искусстве, за тем, что хорошо продается. Она решилась.

— Пойдем.

И Дере был допущен в святая святых — в ее мастерскую. Она кивнула на неоконченную скульптуру: смотри. Он долго молчал. Это ее насторожило. Если бы Дере начал ругать ее работу, это было бы логично. И она бы успокоилась. Но он молчал.

— Ну, что скажешь? — не выдержала она.

— Тебе надо успокоиться.

— То есть?

— Я понимаю: тебя переполняют чувства. Когда мы с тобой поженились, было что-то подобное. Ты захлебываешься. Теряешь форму, Дуся. А ведь ты за нее так боролась! Но это уже не неоклассицизм. Это — кич! И ты опять промахнулась с руками.

— Убирайся вон!

— Не нервничай, — сказал теперь уже он.

— Вон, я сказала!

— Разве я в этом виноват? В том, что у тебя не получается? Это влюбленность тебе мешает. Ты ослеплена. Заметь: я не сказал «любовь». Любовью здесь и не пахнет. Ну хорошо. Хочешь — ставь в московском сквере это. Наплевать. Только одень его. Создай видимость благопристойности. Найдутся почитатели. Юноша и в самом деле красив. Я тебя понимаю… А о нем ты подумала? Что будет, когда все закончится? Когда скульптура будет готова?

— Я выйду за него замуж.

— Ты спятила!

— Ничуть. Я уже всем об этом сказала.

— Кому это «всем»? — оторопел Дере.

— Соседям. Весь поселок знает. Придут журналисты — я и им скажу.