Она прикусила язык, но люди вокруг рассмеялись – уже над Харальдом.

– Она лжет! – упрямо возразил Харальд. – Она нарочно прыгнула на меня и еще читала заклинание при этом!

– Но можно это проверить! – сказала Ингер. Судя по тому, как уверенно и даже надменно она держалась, эта девушка привыкла высказывать свое мнение, не стесняясь присутствия мужчин и старших. – Она говорит, они потеряли нож. Пусть пойдут и поищут там, нет ли возле камня этого ножа.

– И заодно ее бабки, – подсказал еще кто-то из мужчин.

– О да, поищите мою бабушку! – взмолилась Гуннхильд, надеясь, что рядом с Асфрид обнаружится и Кнут. Если на Асфрид никто не напал, то она уж, наверное, сообщила Кнуту, что ее внучка пошла искать нож и пропала! – Она подтвердит… она все объяснит.

– Но кто вы такие? Если таким знатным женщинам пришлось плохо и вы остались, как ты говоришь, без защиты, почему вы не обратились ко мне? – задал вопрос Горм. – Я, конечно, не Фрейя, но тоже могу иной раз поддержать беззащитных женщин! Да нет, я точно тебя где-то видел! – добавил он, снова вглядываясь в ее лицо. – Я помню… только плохо помню, будто это было очень давно. Мы не могли видеться раньше? Где ты живешь?

– Едва ли, Горм-конунг, мы виделись, – Гуннхильд покачала головой. – Мы живем далеко, я никогда не бывала здесь, а ты не бывал у нас.

С ее родичами-мужчинами Горм не раз встречался в бою на суше и на море, но женщин Инглингов до сих пор не видел.

– Кто твой отец?

А Гуннхильд молчала. У нее не хватало духу назвать свой род. Но все смотрели на нее и ждали ответа.

– Говори! – хмуро велел Харальд.

– Я бы попросила тебя, конунг… – нерешительно начала она. – Задай эти вопросы твоему сыну Кнуту.

Все вокруг опять пришли в волнение.

– Кнут? – Харальд снова приступил к ней. – Что ты знаешь о Кнуте? Отвечай!

– Он скоро вернется. Он, можно сказать, уже вернулся. И он ответит тебе на все вопросы, конунг.

– Но ты можешь хотя бы сказать, как тебя зовут? – спросил Горм.

– Отвечай! Свое имя ты ведь знаешь? – Харальд снова приподнял ее подбородок скрамасаксом, но на сей раз уже не лезвием, а рукоятью, спрятав клинок в ножны.

Гуннхильд зажмурилась и молчала, дрожа так, что едва стояла на ногах.

– Она сейчас в обморок упадет! – будто издалека донесся голос, кажется, Ингер, а может, какой-то другой женщины.

– А по-моему, она призывает духов! – крикнул еще кто-то.

– Н-надо бросить ее в в-воду! – решил Харальд. – Это н-надежный способ проверить ведьму. Она упоминала Кнута! Она что-то о нем знает! Отв-вечай, что такое с моим братом! – Харальд шагнул вперед, крепко схватил Гуннхильд за плечи и потряс.

У нее мотнулась голова, стукнули зубы, но она и правда теряла сознание от холода, страха и изнеможения и уже не могла отвечать.

– О боги! – вдруг воскликнул Горм. – Я вспомнил!

Он шагнул ближе и наклонился, пристально всматриваясь в лицо Гуннхильд.

– Я видел… я и правда видел ее! Теперь я помню! Но это было… О боги, это ведь было лет сорок назад! – Он отшатнулся, будто от огня. – Харальд прав! Она ведьма! Сорок лет назад, когда я был подростком, она была точно такой, как сейчас. Эта женщина или меняет облик, или умеет не стареть.

– Я же вам говорю! У-утопить ее!

– Можно проверить, ведьма ли она, если бросить в воду!

– Давайте! Пошли! Отведем ее на озеро!

– Только закройте ей лицо!

На голову Гуннхильд снова набросили плащ, но она больше не могла стоять и упала наземь. Горм сделал знак, здоровяк Стюр подхватил ее на плечо. Она не противилась, а висела, будто подстреленная косуля.

– Идемте! Утопим ведьму!

Во главе с конунгом и его сыном вся толпа повалила со двора, направляясь к озеру неподалеку от усадьбы. В это озеро сбрасывали разные вещи в дар богам, и для испытания ведьмы лучше места было не найти. Обычную женщину вода примет, а ведьму отвергнет и та останется на поверхности даже со связанными руками, неспособная плыть. Но Гуннхильд почти не осознавала, что ее несут, чтобы бросить в ледяную зимнюю воду. Она была почти без сознания; промерзшая, страхом, дрожью и нехваткой воздуха под плащом доведенная до изнеможения, она уже ничего не могла поделать.

Но едва они вышли за ворота усадьбы, как на дороге показались бегущие навстречу люди.

– Конунг! Твой сын Кнут возвращается! – наперебой кричали они. – Дружина вернулась!

– Возвращается? – воскликнул Горм среди общего волнения. – Все целы?

– Не так чтобы все! Они сражались с Олавом!

– Я так и думал!

– Я г-говорил!

– Но Кнут хотя бы цел? Он вернулся?

Забыв о ведьме, Горм и Харальд, а за ними все прочие, ускорили шаг. Ингер так и вовсе побежала вперед, желая скорее увидеть старшего из братьев. На дороге уже виднелся стяг Горма, с которым ходили его сыновья, колышущийся над походным строем потрепанной дружины. Во главе виднелись несколько всадников… Это Кнут!

– Ой, Харальд, вон еще одна твоя ведьма! – вдруг закричала Ингер, резко остановившись. – Вон, возле Кнута. Видишь женщину в синем плаще? Плащ точно такой же!

Все, кто ее слышал, обернулись, отыскивая глазами первую ведьму. Стюр так и нес ее на плече за конунгом, потому что ему не приказывали ничего другого. Пойманная ведьма была здесь, а возле Кнута еще одна, точно такая же! И теперь уже было видно, что это пожилая женщина с морщинистым лицом, но плащ на ней был точно такой же. Даже Горм застыл, не доходя шагов двадцать до старшего сына и не зная, что сказать.

А пожилая ведьма вдруг схватила Кнута за рукав и закричала, показывая в сторону Стюра:

– О боги, да вот же она!

* * *

Следующих дней Гуннхильд почти не запомнила. Ненадолго приходя в себя, она видела лежанку в незнакомом доме, с резными столбами и занавеской. Гуннхильд бросало то в жар, то в холод, она то потела, то мерзла, несмотря на то что была укрыта двумя шкурами и рядом в очаге пылал огонь. Асфрид сидела возле нее, и поэтому Гуннхильд не слишком тревожилась об остальном. Бабушка то поила ее отварами трав – цветов бузины, ивовой коры, белой кувшинки, липовым цветом, – то вытирала ей лоб, помогала переменить мокрую сорочку, растирала грудь и спину медвежьим жиром, кормила кашей с ложечки, как маленькую, но Гуннхильд совсем не хотела есть и могла проглотить лишь чуть-чуть. Иногда бабушку сменяли Унн и Богута, иногда совсем незнакомые женщины. Особенно часто появлялась одна, пожилая, по имени Аса. Но Гуннхильд не понимала, сколько прошло времени; иной раз, очнувшись, она думала, что продолжается все тот же день – начало его терялось так далеко в прошлом, что она даже не помнила, какие события там сокрыты. А иногда ей казалось, что она лежит так уже много-много дней, возможно, даже успела состариться. Но было не до размышлений: каждый вдох причинял боль, мучительный кашель раздирал грудь, сон мешался с явью, и нередко ей казалось, что вокруг уже смыкаются черные стены обиталища Хель.