Аделаида знала, что врёт он складно и потому слушала вполуха, а то и вовсе пропускала мимо ушей, но в зрачок глянула. Федя таращился, как мог, выпучивая глаз:

– Ну что там?.. Ох, как устал. Только спать, спать и спать… – Аделаида изумлённо приподняла бровки:

– Да что ты… И первое не будешь? У меня борщ. И котлеты с макаронами, – грохнула она сковородой.

– Разве одну, – промямлил Федик. Жена уже ловко расставляла столовые приборы. Фёдор ценил домашний уют и любил трапезничать за красиво накрытым столом. Кошечка тоже воротилась и, поскольку табурет уже был занят, вскочила на подоконник и принялась опять вылизываться.

Аделаида взяла из шкафчика над мойкой глубокую тарелку с золотистым ободком и налила из кастрюли борща, который успела разогреть. Борщ был густой, наваристый и источал невероятный аромат… Сверху в тарелку ненаглядного водрузила изрядную порцию мяса. Потом немного поперчила из мельнички и положила свежей зелени, так необходимой зимой. Как художник широким мазком кисти довершает свой натюрморт, Аделаида украсила всё это великолепие изрядным мазком сметаны.

Фёдор Петрович взял свою ложку, именную, хозяйскую и принялся с аппетитом поглощать первое. Аделаида уже смягчилась и, более того, смотрела на мужа с умилением. В его присутствии и, даже просто слыша его голос, она всегда успокаивалась и хотела быть Зайкой и Кошечкой.

Фёдор меж тем взялся за второе – подцепив вилкой аппетитную золотистую макаронину, он выглянул в окно.

Вечерело, сгущались сумерки. Квадрат неба над домом напротив потемнел, и вдруг повалил снег… Огромные хлопья, медленно кружась в каком-то одним им ведомом странном танце, падали, осыпая всё вокруг. Снежная пелена заслоняла собой пространство.

Даже Сильва перестала лизаться и смотрела, не мигая, своими изумрудными зрачками на белых невиданных птиц. Через двор бежала Вера – девица из соседнего подъезда.

– Зря… Зря Верочка на таких каблуках, – проговорил Фёдор Петрович, жуя котлету. – Ведь навернётся, гололёд страшенный…

Воистину говорят, что мысль материальна. Вылетевшая из уст Петровича фраза будто подтолкнула девушку в спину, и Вера, взмахнув руками и два раза качнувшись туда-сюда, шмякнулась, неловко загребая конечностями, и поехала по склону, теряя на ходу сумочку, перчатки, шапку…

– Ну вот, – констатировал Федик.

– Дали ему год, – прозвучало от двери так неожиданно, что Фёдор чуть не поперхнулся. Пока он пытался вдохнуть и прокашляться, Аким (а это был именно он) продолжил:

– А он сидит, ругается, говорит, ему два полагается! – улыбался сосед своей обезоруживающей улыбкой.

– Ты как здесь? – недоумевал Петрович.

– Да Степанна твоя на площадке с Михалной лясы точит, вот я и прошмыгнул. Петрович, будь человеком…

– Нет денег, – развёл Фёдор руками. Могу только угостить, у меня тут заначка – осталось чуть коньячку. Хозяин квартиры жестом заправского фокусника извлёк невесть откуда две рюмки и фляжку. Быстро разлив коричневатую жидкость, он проговорил:

– Только мигом, Аким! Смаковать некогда. Моя, если нас застукает, сам понимаешь…

– Не дурак, – ответствовал сосед и молниеносно опустошил ёмкость. – Петрович, ты… ты – человечище! – и исчез, будто его и не было. Уже поднимаясь по лестнице, Аким думал: «Нет, не зря, не зря я к Петровичу зашёл…».

Аделаида, которая выходила только за тем, чтобы снять показания электросчётчика, да разговорилась с соседкой, ничего не заметив, вернулась в квартиру. Насытившийся Федик уже возлежал на диване, успев, правда, составить грязную посуду в раковину. А на улице в это время разворачивались интересные события. Верочка, пребольно ударившаяся при падении, никак не могла подняться. Волосы у неё растрепались, да ещё сломала ноготок. И стало до того себя жалко, что она уже кривила губки, собираясь расплакаться. Вдруг кто-то наклонился над ней, помогая подняться и подавая потерянную сумочку. Вера подняла глаза – на неё не без интереса смотрел симпатичный парень.

– Как Вы? – участливо спросил он. – Кости целы? Голова не кружится?

– Вроде нет, нормально, – пролепетала девушка.

– Не бойтесь, я живу в соседнем доме, давайте я Вас провожу.

Как будут дальше развиваться события, оставим воображать нашего Читателя. Автор только может прибавить, что Верочка подумала: «Нет, не зря, не зря я надела эти сапожки…».

Между тем Аделаида и Фёдор коротали вечер дома. Тишину нарушил телефонный звонок.

– Мама, – закричал в трубку сын, который проводил каникулы у бабушки в деревне. – Я сегодня катался с та-а-акой горы! А потом мы лепили снеговика!!! А у деда Мити та-а-акая лошадь!

– Эдик, сынок, ты как там? Как бабушка? Одевайся хорошо, смотри не простудись! – затараторила Аделаида. Потом трубку взял отец и стал наставлять Эдуарда, чтобы тот «слушал бабушку и был осторожен с лошадью». Жена устроилась в кресле, муж заботливо укрыл ей ноги пледом, а Сильва забралась на колени и заурчала. «Нет, не зря, не зря я не купила ту кофточку. Вот вернётся Эдик, пойдём выберем ему коньки, давно же просил…» – думала Аделаида, поглаживая кошку.

«Надо бы»: зарисовка с пельменями и паутиной

Анатолий Геннадьевич подошёл к двери своей квартиры на первом этаже девятиэтажного панельного дома. На площадке было грязно и чем-то воняло. Под потолком еле-еле светила лампочка. Она мигнула пару раз и совсем потухла. «Надо бы заменить…», – подумал мужчина.

Он был одет в темно-серое пальто с шарфом в унылую серо-зелёную клетку. На ногах были коричневые ботинки (впрочем, цвет их рассмотреть было трудно, поскольку на улице была та ещё распутица).

Анатолий открыл портфель и начал шарить по его внутренностям в поисках ключа. Палец попал в дыру, образовавшуюся в подкладке ещё на прошлой неделе. А, может, и недели две как… Он силился вспомнить и подумал: «Надо бы зашить…».

Наконец, ключ с немалыми усилиями был извлечён из портфелевой ненасытной утробы и вставлен в замочную скважину… Хозяин квартиры включил свет в прихожей, бросил портфель на табуретку и стал разоблачаться. Когда мужчина развязывал шнурки, то заметил, что один из них сильно истрепался, перетёрся и вот-вот порвётся. «Ничего-ничего», – сказал он, обращаясь то ли к себе, то ли к шнурку непосредственно.

Шнурок, впрочем, не удостоил его ответом, и Толик (так звала нашего героя мать, да и бывшая тоже) прошлёпал в носках на кухню. Он выудил из портфеля пачку пельменей и положил на стол возле раковины.

– Ну, что, – сказал он самому себе, потерев руки. – Можно и поужинать. Налив воды в алюминиевый ковш и поставив его на плиту, мужчина зажёг газ, с третьей, правда, попытки.

Анатолий распечатал пачку и заглянул вовнутрь. Содержимое упаковки являло собой жалкое зрелище. Добрая