— Джорджи, не волнуйся, все уладится. А пока затянем пояса потуже. Как там в парке? — спросил он, меняя тему. Можно подумать, не произошло ничего судьбоносного.

«Да, Джорджи, не забивай себе голову чепухой». Разговаривает с ней, как с десятилетней девочкой! Она-то знала, из-за чего он переживает: дело было не в фабрике или самой работе, которая никогда ему не нравилась. А в том, что все кончилось, незачем дальше бороться. Его мучила не злость, а глубокое огорчение и растерянность, от которой никак не избавиться. «Да, папа, я понимаю тебя и сочувствую, правда. Я стригу волосы, чтобы заработать на жизнь».

Но они поговорят об этом позже, когда все более-менее уладится. А пока нужно было просто об этом не думать.

— Мне очень жаль, — сказала она.

Отец пожал плечами. Он чувствовал себя опозоренным, и Джорджия видела это.

— Да уж…

Она поднялась со стула. Эд собрал карты в колоду и перетасовал их.

— В покер не хочешь сыграть? Спорим, я тебя сделаю.

— Спокойной ночи, пап, — рассмеявшись, ответила она.

В шесть часов вечера в тот же четверг Дэнни Уиллоу сидел над бумагами, пытаясь разобрать буквы и слова, расплывавшиеся перед полузакрытыми глазами. Он очень плохо спал прошлой ночью, и меньше всего ему сейчас хотелось торчать в полицейском управлении. Вздохнув, он отодвинул кипу документов в сторону и посмотрел в окно.

Дождь лил как из ведра. По Мэйн-стрит медленно двигались машины, а в долину с холма стекали потоки воды. В этом году выпало рекордное количество снега — возможно, такого история Бедфорда еще не знала.

Дэнни потер глаза. Его уже тошнило от этого… Вообще от всего!

Когда он родился пятьдесят шесть лет назад, Бедфорд уже приходил в упадок, но все равно не был таким, каким выглядел сейчас из окна. В те дни фабрика «Клотт» еще функционировала. Кроме нее, на другом конце Мэйн-стрит успешно работал текстильный завод. Люди, трудившиеся на этих предприятиях, имели семьи, растили детей, которые потом перебирались жить в Корпус Кристи или на вершину Ирокезского холма. В церкви и на городских собраниях все вели себя наилучшим образом, так как репутация была на вес золота.

Атмосфера покоя царила и пятнадцать лет назад, когда Дэнни только стал шерифом. Серьезных проблем почти не возникало: так, разве что посадить буйного пьяницу в камеру или показать заблудившимся ньюйоркцам на «BMW» дорогу до ближайшего оленьего заповедника (в надежде, что не наклюкаются и не перестреляют друг друга).

Теперь все изменилось, каждый новый день казался хуже и мрачнее предыдущего. Дети, конечно, не воровали у родителей выпивку, но постоянно рисовали под мостом граффити, а многие в синяках и побоях как зомби шлялись по Мэйн-стрит. Еще попадались двадцатидвухлетние персонажи. Они безвылазно жили в Бедфорде и сидели на метамфетамине.

Дэнни таких недотеп за милю распознавал: половина зубов у них всегда почему-то отсутствовала, остальные были сломаны и давно сгнили.

Минимум раз в неделю он выезжал на семейные разборки. Уладить невинную перебранку «молодых»? Вывести мужа подышать свежим воздухом, напоминая, что нельзя поднимать руку на женщину? Нет, было намного сложнее: женщины, а иногда и мужчины встречали его с опухшими, почти закрытыми глазами, мебель была разодрана в клочья. Дэнни приходил в ужас, несмотря на многократное повторение картины.

Он часто спрашивал себя: что произошло с Бедфордом? Почему люди стали жалкими безмозглыми тварями? Загадка осталась без ответа, но Дэнни был уверен в одном: он безумно устал разгадывать ее. Многим, конечно, нравилось обвинять Сюзан Мэрли, но его мало волновали суеверия. Она, в конце концов, была всего лишь девушка, а несчастья в городе начали происходить задолго до ее рождения.

Дэнни с радостью бы уволился, но никто не хотел занимать его место. Люди стадами покидали Бедфорд, особенно сейчас, после закрытия фабрики. Он чувствовал себя капитаном тонущего корабля, обязанным доставить пассажиров насушу невредимыми. Учитывая обстоятельства, этот долг стоило понимать буквально.

«Хорошо, что хоть лето приближается», — подумал Дэнни. Возьмут с Эйприл отпуск наконец-то! Ему очень нравилась Флорида: по ночам можно наблюдать, как гигантские морские черепахи откладывают в песке яйца. А жена любила Саратога-Спрингс, где жили дети ее сестры. Раз в год Эйприл обязательно ездила навещать племянников, а по возвращении домой говорила Дэнни: «Они такие шебутные! Слава богу, у нас с тобой нет детей». Тогда он спрашивал: «Почему же ты ездишь с такой радостью?» «А мне нравится смотреть, сколько всего я пропустила».

Дело в том, что у Эйприл была проблема. В пятнадцать лет она забеременела от мальчика по имени Кевин Бруттон и, не зная, как быть дальше, оттягивала целых семь месяцев. Живот лишь немного увеличился, и она, видимо, убеждала себя, что просто набрала несколько лишних фунтов… но развязка неминуемо приближалась. Однажды вечером, когда родители ушли на «Мессию» Генделя, в колледж Колби, Эйприл стащила у них бутылку виски «Теннесси», уничтожила половину и выбросилась из окна спальни на втором этаже. Она приземлилась животом в снег, отделавшись парой царапин и ничего не сломав.

Она готова была на любые средства — лишь бы избавиться от помехи. Эйприл долго сидела на подоконнике, понимая, что может погибнуть вместе с существом внутри нее, но, осмелев, прыгнула. Ничего не произошло: она встала, живая-здоровая, с комком в животе, готовым сказать «Здрасте!» всему белому свету.

Эйприл вернулась в дом, голодная — как это бывает, если много выпьешь, и съела сандвич. Она не понимала, что пьяна. В тот момент она даже не знала, что страшнее — головокружение или странное чувство в животе. Она встала из-за стола, и ее вытошнило прямо в кухне: ореховым маслом, желе и кусками белого хлеба. Рассказывая эту историю Дэнни, она рвала и метала, когда он начинал подробно расспрашивать ее: что за желе (виноградное), была ли начинка в ореховом масле (нет, никакой), во что Эйприл была одета (Господи, Дэнни! Голубая юбка в складку, желтая блузка и куртка!) и даже какая погода стояла в тот день (зима, солнце, птички!). Но он ничего не мог с собой поделать и оправдывался, что, мол, такова натура детектива. На самом деле шерифа бесило, что Эйприл в одиночку проходила это испытание, и он устраивал «допрос», чтобы хоть мысленно оказаться с ней в трудный момент.

После рвоты начались резкие боли в животе — от алкоголя, говорила Эйприл. Она попыталась лечь, проспаться, но вскочила и пять часов пробыла в туалете, мучаясь от постоянных спазмов, которые ни разу не назвала схватками. «Эта штука» вышла наружу, но была слишком большой, чтобы смыть ее в унитаз. «Что это было?» — спрашивал Дэнни. «Ничего, просто комок». Сколько бы он ни повторял вопрос в разных формах, она всегда отвечала именно так.

* * *

Она похоронила «это» в мешке на заднем дворе. С ума сойти, такая маленькая, а ухитрилась сама раскопать заледенелую землю возле гаража. Сказала, «оно» родилось уже мертвым. Дэнни верил ей. А почему нет? Не было ни единой причины сомневаться.