Да и, в конце концов, Антон совершенно не был уверен даже в том, что, если бы вдруг случилось чудо и вопреки всем прогнозам он сумел бы вычислить личность преступника, еще не факт, что тот попал бы на скамью подсудимых. Захотели бы вышестоящие товарищи и особенно Максим Горохов видеть его в качестве обвиняемого? И слушать его показания? Ведь Антону пока неизвестно, какие дела и чьи проблемы стали причиной смерти Евгения. Такой вот неутешительный расклад выпал на долю ревнивого мужика, Михайлова Игоря Валерьевича.

Самым неприятным моментом этого дня Скворцову представлялся предстоящий допрос подследственного Михайлова. Но дальше тянуть было некуда, и капитан послал за ним конвой.

Игорь вошел в кабинет весь какой-то помятый, небритый, с тусклым, безразличным взглядом. Но в остальном, судя по всему, чувствовал себя не так уж плохо. Ни страха, ни суеты в его поведении не наблюдалось. Руки не тряслись, глаза не бегали. Здоровьем его Бог, видимо, не обидел, нервы расшататься еще не успели.

– Садитесь, пожалуйста, гражданин Михайлов. Как себя чувствуете? Нет ли каких жалоб? – привычно спросил Антон, доставая и заполняя необходимые для проведения допроса бланки.

– Странный вопрос, капитан. Как себя здесь можно чувствовать? Паршиво, конечно. И жалобы само собой есть. Какого черта меня здесь держат? В чем обвиняют?

– В этом, Игорь Валерьевич, мы сейчас с вами вместе досконально разберемся, обещаю вам. Давайте поможем друг другу понять, что же случилось воскресным утром в подъезде дома номер восемнадцать по улице Радио?

– Послушайте, капитан, я вряд ли смогу помочь вам в этом. Откуда мне знать, что случилось утром в этом чертовом подъезде, если меня при этом там не было.

– Не торопитесь, Игорь Валерьевич, подумайте хорошенько, вспомните, – устало вздохнул Скворцов. – Поймите, сейчас вас обвиняют в преступлении, которое вы, по вашим словам, даже и не видели со стороны. Вам нужно сильно постараться, чтобы доказать это. И наконец, если вам это все же удастся, то опять же в ваших интересах вспомнить все, что вы знаете, чтобы поймать истинного виновного. Так что, Игорь Валерьевич, постарайтесь на время забыть об обиде, напрягитесь и вспомните поточнее все детали ночи и утра, предшествующих убийству.

Михайлов, видимо, все еще не осознал масштабов катастрофы, в которую угодил, сам того не ведая, и поэтому оставался все так же спокоен.

– Я что-то не пойму, Антон Евгеньевич… Я правильно запомнил? Так вот, Антон Евгеньевич, с какой стати я должен доказывать, что я не верблюд? Это вы, уважаемый, должны представить мне доказательства, что я есть злобный убийца. А я в ответ по возможности буду отфутболивать ваши версии, разбивать их в пух и прах. Кто из нас юрист, я или вы? Слышали что-нибудь о понятии «презумпция невиновности»?

– Мне жаль, Игорь Валерьевич, что нам трудно понять друг друга. Вы правы, что не должны доказывать свою невиновность. Но поверьте мне, обстоятельства сложились таким образом, что практически все улики, собранные по этому делу на данный момент, указывают на вас как на вероятного убийцу. И ваше нежелание идти на контакт тоже плюсов вам не добавляет. Постарайтесь увидеть во мне не врага, а человека, который искренне хочет найти правду. А для этого вы должны мне помочь. Тем более что, по вашим словам, вам опасаться нечего. Вам эта правда повредить не может. Вы настаиваете на присутствии общественного адвоката? Или у вас есть свой?

– Да какой, к лешему, адвокат? Зачем он мне? Хорошо, давайте поговорим. Только сначала, капитан, ты расскажи мне, что это за улики такие против меня имеются. Интересно даже, ей-богу.

– Во-первых, гражданин Михайлов, у вас для этого убийства имелся очень весомый повод – ревность. Была также возможность его совершить. Что касается орудия преступления, то здесь вообще все против вас. Трудно представить, кто, кроме вас, не имея ключей, мог попасть в квартиру гражданки Михайловой, чтобы завладеть ее кухонным ножом. У вас же ключи были. По утверждению экспертов, замки не открывали ни отмычкой, ни какими-либо другими способами, только родными ключами. А таковые имелись только у вас и гражданки Михайловой. При исследовании ножа на рукоятке были обнаружены отпечатки пальцев Михайловой Янины Петровны, Горохова Евгения Алексеевича, ваши, Игорь Валерьевич, и больше никаких. Если добавить к этому нелестные отзывы в адрес вашего вспыльчивого характера и ночные обещания «убить любого, кто подкатит к вашей жене», то, как вы думаете, правдоподобны ваши утверждения о полной непричастности ко всему случившемуся? Добавьте сюда алкогольное опьянение и то, что вы уже размахивали ножом при первом посещении жены в ту ночь (тогда у вас его, правда, быстренько отняли), и скажите: нравится вам нарисованная мной картинка?

На Игоря было жалко смотреть. Он настолько растерялся, что весь как-то словно ушел в себя. Пальцы его бездумно крутили карандаш, губы беззвучно шевелились. Антон понял, что наконец-то заставил подследственного вникнуть в серьезность положения и теперь он будет значительно покладистее и сговорчивее.

– Так что вы мне скажете, гражданин Михайлов?

С видимым трудом выйдя из ступора, Игорь прошептал:

– Но все ведь было совсем не так. Ночью я спал, а утром даже пивом не опохмелялся, я вообще не опохмеляюсь никогда. И ключей у меня тогда не было. Я их позднее вернул. Да и не нужны они мне были. Евгений-то ваш сам стоял на лестнице, а дверь была открыта. Нож лежал около него на перилах. Я даже не говорил с ним. Он меня и не видел. Стоял задом к лестнице и разговаривал по телефону.

– Успокойтесь, пожалуйста, Игорь Валерьевич. Давайте все мне подробно расскажите по порядку. Я все запишу, а потом вместе будем делать выводы.

Сначала говоря торопливо, сбивчиво, потом немного успокоившись, более размеренно, Игорь поведал Антону все подробности событий, свидетелем которых ему поневоле пришлось стать. О том, как Михаил выбросил и его, и ключи из квартиры Янины, о своих мытарствах в поисках этих ключей, о собаколюбивых амбалах на джипе, о парне с сотовым на лестнице. Наконец, он замолк.

– Вроде все. Больше мне нечего добавить. Конечно, я знал, что его убили. Об этом все знали. Янка говорила, что меня будут подозревать, но я, дурак, думал, что раз не виноват, то и переживать нечего. А тут вон как все повернулось… Ну и что ж, что характер вспыльчивый? Я ведь с Янкой сколько лет прожил, а хоть раз ее пальцем тронул? А думаешь, не за что было? Я вообще крови боюсь! Вы жену мою спросите. Спросите, пожалуйста! Она врать не будет, быстренько обрисует, что я за человек. Мы с ней в воскресенье вечером все обсудили. Она не сомневалась, что это не я. Спросите у нее.

– Видите ли, Игорь Валерьевич, дело в том, что Янина Петровна некоторым образом пропала, испарилась. Из ваших слов следует, что вы тот человек, с которым она разговаривала последним. Как видите, все складывается против вас. Алиби на утро воскресенья у вас нет…

– Как нет? Как же нет? Да меня практически все соседи видели у подъезда утром!

– Так это, Игорь, не алиби, а, я бы сказал, совсем наоборот. Каждый, кто видел вас неподалеку от места преступления в то утро, забивает маленький, но прочный гвоздик в крышку вашего гроба, грубо говоря.