– Можно, сэр…

Майор Роберт Карлайл, зеленый берет в отставке, ныне работающий на SAD[14], похлопал по плечу своего телохранителя и двинулся вперед. Телохранитель залег за одним из крупных валунов, держа тропу под прицелом снайперской винтовки «FN SCAR-CSASS» с оптическим прицелом «Найтфорс» и глушителем. С этой винтовки он уверенно попадал в цель на шестьсот – семьсот метров…

Контактер появился как из-под земли – впрочем, майор не удивился, он уже имел дело с местными, и знал, как они могут выживать в горах. Контактер – коренастый, лет под пятьдесят человек, отличавшийся полосой седых волос в окладистой бороде – принадлежал к нелегальной группе «Гхори»[15] грузинской службы разведки. В эту группу принимали офицеров, преимущественно с опытом службы в Советской армии, в двенадцатой группе спецназа в Лагодехи, ветеранов Афганистана, также были рады выходцам с российского Кавказа, бывшим боевикам КГНК[16] с боевым опытом. В каком-то смысле группа «Гхори» являлась грузинским аналогом SAD, в отношении их действовала стратегия «правдоподобного отрицания». Если кто-то из группы проваливался – Грузия не признавала, что он работал на нее.

– Гамарджоба, дорогой.

– Гамарджоба.

Они обнялись – грузины были очень щепетильны во внешних проявлениях уважения.

– Где Гуцул?

– Держит тропу. Остальные в промежуточном лагере.

Молчание.

– И? – не выдержал Карлайл.

– Все подтвердилось. Хамза нас предал.

– Откуда ты знаешь?

– Его брат. Мы следили за ним – все подтвердилось, он вышел на контакт с российской разведкой…

– Откуда ты знаешь?

– Он попытался уйти.

– И ушел?

– Он в больнице. В коме.

– То есть он не мертв?

Контактер скрипнул зубами.

– Шустрый оказался. Мурад пытался пройти в больницу. Его переместили в спецблок, там постоянно охрана ОМОН.

…

– Можно из «Шмеля» вдарить…

Американец покачал головой – только этого не хватало. Конечно, они воюют, но надо знать предел. За ним тоже есть контроль, и если узнают, что он санкционировал удар термобарическим гранатометом по больнице…

– Нет, не надо. Если он в коме, то это, скорее всего, надолго. Где Хамза?

– Он и его люди в районе Цумады, в одном из заброшенных сел.

– Уберите их.

– Всех?

– Хамзу обязательно.

– Его род может начать мстить.

– Нам?!

Грузин ничего не ответил, хотя в душе подумал – американцы. Сколько их не клевал жареный петух, а так и не поняли ничего. Ни-че-го. Русские в этом вопросе гораздо быстрее соображают…

– Алекс пойдет с вами.

– Зачем?

Американец разозлился, но вида не подал.

– Надо заснять тропу, пробить маршрут по GPS, составить описание. У нас ничего нет по этому району.

– Он будет нам обузой. Может провалить нас всех.

– Не говори чушь! – разозлился американец. – Он из десятой горной, альпинист, инструктор! Еще вас поучит!

Грузин смирился.

– Хорошо, сэр.

– Как обстоят дела с базовыми лагерями?

– Два готовы. Делаем еще два.

Американец протянул руку – и грузинский спецназовец вложил в нее флешку. На ней – все данные, координаты в GPS, видеосъемка, ориентиры.

– Деньги получите, как обычно, на карточку. Работу надо ускорить.

– Не все так просто, сэр. В горах спецназ.

– Каждый решает свои проблемы. За Хамзу получите еще пятьдесят, если все сделаете чисто.

– Понял, сэр.

Американец смягчился.

– Поняли, с кем контактировал брат Хамзы?

– Нет, сэр. Съемку мы вели, как вы и приказывали. Вот…

Из рук в руки перекочевала еще одна флешка, большая, на шестьдесят четыре гигабайта.

– Мадлобт[17].

– Что ты задумал…

Перед тем как заговорить, я подумал, что кое-что, но все же меняется в лучшую сторону в наших органах. Выражение «Я начальник, ты дурак, ты начальник, я дурак», вместе с горькой правдой о том, как инициатива имеет своего инициатора, появилась в органах, видимо, с приходом туда партийных деятелей, и сразу старшими офицерами, когда партийный стаж засчитывали за выслугу лет и могли сразу дать генерала. Теперь такого нет, и кое-что, но все же меняется к лучшему. На руководящих постах появляются люди, начинавшие снизу и знающие, как идиотские приказы оборачивались потерями, а самодурство стоило человеческих жизней.

Когда понимаешь это, рулишь совсем по-другому.

– …все эти программы реадаптации и прочая дребедень – наполовину средство попила денег ДУМом[18] и местным муфтиятом, частично – бред, частично – прикрытие для спускающихся с гор боевиков, которым нужно легальное прикрытие. Все это напоминает мне лечение алкоголика сварливой женой – с известным результатом. Много нервов, и ничего.

– Ну?

– Главная наша проблема – это появление по ту сторону границы лагерей подготовки боевиков. И действия грузин и американцев против нас. Особенно – американцев. У них слишком большие возможности, особенно по перехвату. Согласен?

– Допустим.

– Но американцы кое в чем ошибаются. Они думают, что они знают местное сопротивление и как с ним работать, а на деле они ни хрена не знают.

– Поясни.

– То сопротивление, которое я видел в Ираке и Сирии, – конкретные отморозки. Но у них есть одно очень существенное отличие от нас – они родились в исламском обществе, ходили в медресе, если вообще ходили, а вот наши родились в светском обществе. И плохо или хорошо – они ходили в светскую школу. Из этого и разница: там – верят. А для наших ваххабизм – это просто еще один из методов выживания. Совершил какое-то преступление, в тюрьму идти неохота – поднялся. Менты запрессовали – поднялся. Ваххабиты – это круто, они вымогают деньги, у них полные карманы денег, они заступаются друг за друга и никого не боятся. Вот почему здесь есть джихад. А не из-за Аллаха – Аллах тут и рядом не стоял. Конечно, есть и действительно верящие отморозки, но их очень немного. В основном у нас джихад – это писать флешки и зарабатывать деньги, те, кто действительно хочет воевать, выезжает на Ближний Восток. А американцы хотят действительно заставить этих боевиков воевать с нами, чего они не хотят. Это – первое.

…

– Второе. В исламе существует понятие «асабия», национализм. Это тяжкий грех, караемый смертью. Сказано: предупредите их, а если не прекращают – убейте их. Но это для арабов, там многие мечтают о единой арабской нации и арабском государстве. А здесь национализм – это образ жизни. Каждый знает, из какой он семьи, рода, туххума, народа. Без этого здесь не выжить, даже боевикам. Тех, кто отрекся от семьи и рода, не поймут. И третье – дагестанцы все-таки выходцы из нашего общества, нашего пространства, русского. Со всеми нашими прибабахами. Американцы – даже если они им помогают – навсегда останутся врагами. Грузины – скорее всего тоже. На этом и надо играть.