Наконец, дело доходит до Заславского. Высокий, подтянутый, в больших очках с массивной оправой. Уже лысеет.

Декан откладывает какой-то документ, молча разглядывает меня и мой шрам.

— Русин. Алексей. Третий курс.

— Ах, да! — Заславский выходит из-за стола, жмет руку — Я уже хотел вызвать тебя сам. Звонили из органов. Просили выразить благодарность от лица университета. За активную гражданскую позицию. Что там произошло вчера вечером? Только честно!

Рассказываю о стихотворном вечере на Маяке, потом о драке у Елисеевского. Заславский просит прочитать стихи. Причем и мои, и диссидентов. Внимательно слушает.

— Талантливо, ничего не скажешь — хмыкает декан, что-то рисуя на листке бумаги — Есть в тебе что-то…

Заславский делает непонятный жест рукой. Берет трубку телефона, набирает чей-то номер.

— Паша, ты? Заславский беспокоит. Как мы? Да все так же, в трудах праведных. Готовим вам смену. А у вас что нового? Квакаете в своем мелкобуржуазном болоте? Молодцы. Я вот на счет чего звоню. Про вчерашний инцидент на улице Горького слышал? Не слышал. Плохо, плохо работаете.

Декан задумчиво смотрит на меня, прижимая трубку телефона к уху.

— А я тебе вот, что скажу. Комсомолка должна быть на передовом крае информационного фронта. А не в тылу ошиваться.

Визави ему что-то отвечает, видимо оправдывается.

— Записывай — декан начинает пересказывать журналисту мои вчерашние приключения. Причем это делает коротко, лаконично, красиво — просто бери и печатай в газете. Профессионал за работой. Не забывает про стихи и даже заголовок. Когда только успел придумать? «Комсомол устал терпеть». Смело! Через два года китайские студенты— хунвейбины поднимут восстание в Поднебесной и будут избивать партократов прямо на улицах. Культурная революция! У нас тоже «комсомол устал терпеть»?

— Не пропустит главный? А если ему из Комитета позвонят? Какого комитета? Паша, не тупи. Глубокого бурения — Заславский хмыкает в трубку — Да, так и скажи ему! Мне-то позвонили. Если надо, я еще раз наберу ему в приемную. Нет, «вертушку» мне еще не поставили. Хотя уже пора. Поговорить с Русиным? Ну приезжай. Пашка, ты же ленивый черт, задницу от стула не оторвешь, чтобы заехать к нам на Моховую. Ладно, на, поговори с Русиным, он у меня сидит…

Теплая трубка перекочевывает ко мне. Прокуренный мужской голос интересует подробностями происшествий. Вспоминаю детали, делаю реверансы столичной милиции — в обоих случаях сработали быстро и корректно. Наконец, разговор завершается, смотрю на Заславского. Тот опять рисует рогатых чертиков на обратной стороне какого-то документа.

— Отблагодарил? — декан, наконец, поднимает на меня взгляд — В понедельник выйдет в Комсомолке. Но пока без фотографии. Не дорос еще.

— Отблагодарили — я прижимаю руку к сердцу и решаю обнаглеть — Еще две просьбы. Маленькая и большая.

Заславский тяжело вздыхает. Чертики превращаются в отвратительных бесов с огромными животами, кривыми ногами.

— Давай большую.

— Пристройте меня к Аджубею в Известия. Стажером на лето.

Бесы превращаются в дьяволов с кровавыми косами.

— Ты знаешь кто такой Аджубей?

— Э… главный редактор Известий. Ну, еще зять Хрущева.

— Нет, это страшный человек. Знаешь, сколько судеб он сломал?

Я мотаю головой.

— Песни Марка Бернеса слушаешь?

Я, разумеется, кивнул головой. Кто не знает Бернеса? «Журавли», «Темная ночь», «Шаланды полные кефали», «Я люблю тебя жизнь»… А в скольких фильмах он снялся!

— Шесть лет назад Марк влюбился в актрису. Изольду Извицкую. Снималась у Чухрая.

— И что здесь такого? — удивился я.

— Помимо того, что он был женат? — усмехнулся Заславский.

Я почесал в затылке. Да, брак — это святое. Или нет?

— За Извицкой ухаживал Аджубей. А он, кстати, на 13 лет младше Бернеса.

— Извицкая выбрала Марка — декан скомкал документ с чертиками, выкинул в корзину. Взял новый лист бумаги.

— И Аджубей отомстил. Да как! Он тогда главредом в Комсомолке работал — Ян кивнул на телефон — А Марк подставился сильно. Скрылся с места дтп. Ребята Аджубея раскопали протокол. И дали в газету фельетон. «Звезда на Волге». Где-то он у меня даже был.

Заславский покопался в ящиках стола, вытащил папку, куда были подколоты разные вырезки из газет. Фельетон был обведен черным.

«Пятилетний Вовка, крепко держась за мамину руку, возвращался из детского сада домой…» — хорошее начало. Просто фильм ужаса. Я посмотрел на Заславского — он мне лишь покивал сочувствующе. Дальше — больше. Бернес таранит пассажиров, выходящих из трамвая. Скрывается с места преступления. Погоня. Марка догоняет ОРУДовец, пытается открыть дверь. Бернес обещает того задавить… «Десять метров тащила «Волга» за собой инспектора, а потом, освободившись от него, снова пустилась наутек»… Наконец, машина останавливается. Но для чего? Правильно, в нее садиться пассажирка (намек на Извольскую). Инспекторы, вытаскивают Бернеса.

«..Кинозвезда бушевал. Он требовал к себе уважительного отношения как к звезде первой величины. Марк Наумович претендовал на снисходительность в силу его особых заслуг перед советской кинематографией. Кроме того, он ссылался на свою пылкую любовь к автомобилизму. К кому же, как не к нему, владевшему уже шестью различными машинами, работники ОРУДа должны питать особо нежные чувства?

Но нам думается, что для кино— и иных «звезд» ни на московских, ни на ленинградских, ни на одесских перекрестках нет нужды изобретать какие-то особые, персональные светофоры. И совершать прогулки за рулем машины, подвергая опасности жизнь прохожих, не уважая наших порядков, непозволительно даже Марку Наумовичу Бернесу».

Я дочитал фельетон и уставился в окно. Это все надо было переварить.

— После этой статьи — Заславский забрал у меня газету — Марка прекратили приглашать на концерты и снимать в кино. Изольда его бросила, Бернес перебивался озвучкой ролей.

— Может быть не стоило таранить пассажиров трамвая? — осторожно поинтересовался я. Наезд Аджубея через газету выглядел отвратительно, но и Бернес тоже повел себя ужасно.

Мы опять помолчали.

— Ты не передумал? — наконец, с некоторой обреченностью в голосе спросил Заславский — Сам Аджубей в разъездах, но его зам мне кое-что должен…

— Не передумал.

— Хорошо, я позвоню — декан тяжело вздохнул — Какая вторая просьба?

— Две пачки бумаги.

Заславский настороженно побарабанил пальцами по столу.

— Зачем?

— Идея одного романа в голову пришла.

— Какой роман, Русин?! На дворе сессия.

— У меня уже все зачеты сданы. Половина автоматом — я вытаскиваю зачетку из портфеля, подаю ее декану. Тот ее бегло просматривает.