Как-то, по прошествии двух недель, его взгляд упал на запылившуюся коробочку. Он вспомнил, с каким воодушевлением Элени разыгрывала “вариант дракона”, как ее прямо-таки охватывала лихорадка, когда она сосредоточенно склонялась над шахматной доской, где жили ее мечты. В любом случае, чем бы она потом ни занималась, она будет с сожалением вспоминать о “гамбите Эванса” и об “испанской партии”, подумал Курос.

В то утро он принял решение — смелое и оттого особенно для него привлекательное. Тем не менее он заставил себя выждать до вечера, дабы убедиться, что никакие соображения осторожности не способны его поколебать. Как он и надеялся, свежее и смелое решение выстояло. Вечером он набрал номер телефона Элени. По счастью — а может, по велению судьбы, — трубку взяла она. Голос у нее был невеселый, весь день она не вылезала из кухни.

— Дорогая моя Элени, — зычным голосом проговорил Курос, — надо, чтоб ты пришла завтра. У меня великолепная идея.

Элени, приободрившись, пообещала, что придет.

Курос провел незабываемый вечер. Он зашел в кафе и выпил несколько стаканчиков анисовой водки, поглазел на людей, гуляющих на площади, повстречал знакомых и даже побывал на сеансе в кино, чего не делал уже лет двадцать. По дороге домой он напевал какую-то игривую мелодию, и те, кто видел его в тот вечер, готовы были поклясться, что он даже слегка пританцовывал. Но может, причиной тому была анисовая водка, от которой его немножко пошатывало.

Несмотря на то что работы у нее в то утро было немного, время для Элени тянулось необычайно медленно: ей не терпелось узнать, что же такое придумал старый учитель. Неужели он и вправду готов предложить выход из положения? Человек он находчивый, в этом ему не откажешь, однако чем больше Элени прокручивала в голове сложившуюся ситуацию, тем меньше представляла себе, какой из нее может быть выход.

Закончив работу, Элени поспешила на автобус, чтобы ехать к единственному человеку, которому она могла довериться, в некогда родное ей горное село.

Запыхавшаяся, она постучала в знакомую дверь. Прямо с порога спросила:

— Ну что, учитель?

Курос не без злорадства тянул время, прежде чем выложить ей свои соображения. Они вызревали у него в голове не одну неделю и стоили ему нескольких бессонных ночей — в его возрасте это отнюдь не пустяк. И теперь ему хотелось немного потомить ее ожиданием. Он попросил Элени сесть, а сам с особенным старанием принялся варить кофе. Странно: несмотря на прохладные отношения между двумя народами, а также на то, что в Греции кофе — национальный напиток, варят его все же по-турецки. Вот и решай, во что больше верить — в силу напитка, наполняющего рот горьковатой сладостью, или в воинственный дух народов? Курос размышлял об этом в ожидании, когда кофе закипит.

Ему вдруг показалось очень важным найти ответ на этот щекотливый вопрос, как будто решение этой задачи могло помочь в решении множества других. Глубоко задумавшись, он молча стоял над плитой, и Элени, сев на стул и положив руки на колени, забеспокоилась, отчего это он так долго молчит. Кофе уже сварился, Курос, так и не придя ни к какому выводу, пообещал себе еще подумать на эту тему и даже высказать свои соображения в местной прессе, чего он уже давно не делал. Решение, которое он принял относительно Элени, его окрылило.

Держа турку в руке, он с видом победителя подошел к столику и наполнил две чашки до краев. Потом сел напротив Элени и посмотрел ей прямо в глаза.

— Дорогая моя Элени, — торжественно объявил он, когда она сделала первый глоток, — ты будешь участвовать в турнире.

Элени поперхнулась и обожгла язык. Но боли не почувствовала — так велико было ее изумление. Она смотрела на старого учителя, не веря своим ушам. Может, он и правда впал в маразм, как утверждают некоторые халкинские сплетницы? Или совсем не понимает ее проблем?

Глядя на нее и догадываясь, какой вихрь мыслей поднялся в ее голове, Курос расхохотался.

— Ты не ослышалась, Элени. Турнир — это твой единственный шанс. Выше голову — и вперед, — добавил он. — С незапамятных времен нападение было и остается лучшим способом защиты.

Элени ничего не понимала.

— Но, учитель, на Наксосе шахматный турнир не проводится, — слабым голосом возразила она после довольно долгого молчания.

— Конечно нет, — весело отвечал Курос. — Надо ехать в Афины.

После этих слов Элени окончательно убедилась, что старик обезумел.

— Разумеется, мы должны будем много и упорно тренироваться, — продолжал он. — Но в отношении тебя я спокоен: ты способная, справишься.

— А коньяк у вас есть? — спросила Элени, когда немного опомнилась.

Курос, улыбаясь, достал из буфета бутылку и два пузатых хрустальных бокальчика. Щедро наполнил их коньяком. Элени взяла первая и, чуть покашляв, призналась:

— Я не понимаю, учитель, о чем вы говорите. Вы человек образованный, и я вам доверяю. Но тут я ничего не могу понять.

— Ну хорошо, Элени, — сказал учитель, — доверься мне еще раз. Придет время, и ты все поймешь.

— Но как мне быть, учитель? Я теперь в очень трудном положении.

— Я знаю. Не обращай внимания. Сосредоточься на своей цели. С сегодняшнего дня мы будем видеться два раза в неделю. В остальное время ты будешь тренироваться по книжке. Прежде всего нужно, чтобы ты хорошо представляла себе различные варианты начала игры и ответных ходов. Месяцев через пять-шесть ты сможешь принять участие в соревновании.

Оптимизм учителя подействовал на Элени больше, чем спиртное. Она живо представила себе, как одно за другим рушатся все препятствия, будто карточный домик. Допив разом свой коньяк, она согласилась.

“Безумие”, — думала она на обратном пути. Однако эта мысль была теперь не столь отчетлива, как прежде, она словно приняла форму облачка.

С того дня учитель прямо-таки помолодел. Он разработал настоящую стратегию тренировки. На следующий день после разговора с Элени он поехал в Хору, к своему другу Андреасу, и заказал у него книги о шахматах, объяснив свой интерес тем, что он якобы обучает этой игре своего малолетнего племянника. Если бы Андреас хоть на мгновение задумался, он бы непременно вспомнил, что у Куроса нет малолетнего племянника. Но авторитет учителя, его репутация старого мудреца были столь незыблемы, что сказанного им никто не подвергал сомнению.

Курос уже давно использовал сложившееся о нем мнение для того, чтобы говорить и делать что ему хочется. Как подсказывал ему жизненный опыт, люди видят только то, что хотят видеть. Курос не раз встречал взрослых людей, которые действовали открыто, но их поступков никто не замечал. И все по той простой причине, что от этих людей никто ничего подобного не ждал, и каждый, заметив некие признаки, пусть даже вполне очевидные, предпочитал молчать, искренне полагая, что чего-то недопонял. Чем невероятней поступок, тем легче сохранить его в тайне. Люди скорее поверят собственным представлениям, чем задумаются о том, соответствуют ли они действительности, полагал учитель.