Принесли карри, и мы медленно пошли обратно через продуваемую ветром рыночную площадь с военным мемориалом в центре. Днем здесь слишком много народу, перед магазинами выставлены стойки с дешевыми свитерами, недорогая плетеная мебель, столы с пирогами и лимонным кремом от Женского института, поэтому военного мемориала не видно. На нем выбиты десятки имен, может, сотни. На ступеньку кто-то положил букет пластмассовых маков, хотя с ноября прошел уже месяц[21].

Темнеет. Уже невозможно разглядеть зеленые холмы и черные лесные массивы. За нашим окном уже нет того вида, что был днем. Барный зал заполнен только наполовину, а в обеденном – всего четыре старика. «Рейлуэй-Армз» не пользуется популярностью, потому что здесь не подают пиво «Эднамс» и нельзя играть в пул, есть лишь изношенные игровые автоматы. Сандор платит по семь фунтов за ночь за нашу комнату и говорит, что, наверное, можно позволить себе потратить чуть больше.

Я сел на кровать, он сел на стул, и мы съели карри. Сандор оставил половину своего риса, и я доел и его, а также все лепешки. Он закурил до того, как я все доел. Он всегда так делает. Я подумал: вот было бы здорово поселиться в комнате с телевизором.

– Расскажи мне о Гарнете, – сказал Сандор.

Он не заговаривал о нем с вечера четверга, и я, естественно, тоже. Я осторожно сказал:

– Что ты хочешь узнать?

– Я ничего не знаю о нем, только то, что он шофер у Принцессы, а еще мне известно его имя.

– Это крупный и высокий парень, – сказал я. – Лет сорок или чуть меньше. У него короткая мощная шея и круглая голова, очень короткие светлые волосы. Думаю, глаза у него голубые. Из него получился бы хороший телохранитель. – Меня осенила одна мысль: – А разве он не телохранитель?

– Может быть.

– Если ты, Сандор, не знаешь, откуда он взялся, не знаешь, как он выглядит, откуда ты знаешь, как его зовут?

На мгновение мне показалось, что он не ответит.

– А ты как думаешь?

Я едва не ляпнул: из телефонного справочника. Я едва не произнес это. Но разве можно искать кого-то в телефонном справочнике, если не знаешь его имя?

– Не знаю.

– У них есть почтовый ящик в начале подъездной дороги. Не заметил?

Подо львом, под тем, который наблюдает, а не тем, который держит человека.

Я ходил туда и заглядывал внутрь. Несколько раз. На третий раз мне повезло: там были их газеты. На «Таймс» и «Дейли телеграф», как и следовало ожидать, карандашом было написано «Апсоланд» – с ошибками, что тоже вполне ожидаемо, – а на «Индепенденте» – «Гарнет». Не представляю, что за мысли бродят в голове у этого типа, если он читает такую серьезную газету.

– Просто Гарнет? – сказал я. – А откуда ты знаешь, что его зовут Бен?

Сандор никогда не перестает удивлять меня. Думаю – полагаю – было бы правильнее сказать «шокировать».

– А я и не знаю, – сказал он. – Может, и не Бен. Это я его так назвал. Я прочитал статью, в ней говорилось, что это самое популярное в Британии имя для собаки.

Он закурил еще одну сигарету, попросил принести бумагу, в которую было завернуто наше карри, и сказал, что мы выбросим ее в мусорный бак Джима. И воспользуемся телефоном, который висит в проходе между барными стойками. Сандор не любит, когда на ночь в нашей комнате остается бумага, пропитавшаяся запахами еды, а вот то, что там накурено, его не волнует. Мы спустились вниз, и я услышал из-за приоткрытой двери в салун грубые голоса. Кто-то расхохотался густым, бурлящим смехом, как будто рот у него был полон слюны. Сандор велел мне держать перед ним «Желтые страницы», а сам стал набирать номер. Он отметил пару адресов, паб под названием «Три бочки» и «Гостевой дом Линдси». В пабе сказали, что не смогут принять нас, что они больше никого не принимают на постой, а вот у Линдси согласились.

– Номер должен быть с двумя кроватями, – сказал Сандор.

Он знает, как сделать мне больно. И я никогда не буду получать от этого удовольствия. Я никогда не стану умолять его причинить мне боль, чего он, по всей видимости, от меня добивается. От этого мне стало больнее, чем тогда, когда он прадедушкиной бритвой порезал мне губу. Он повесил трубку и сказал, что мы едем туда завтра.

Газеты для нас роскошь – «Сан» или «Стар» для меня и «Индепендент» для Сандора. По воскресеньям я покупаю ему «Обзервер» и беру «Ньюз оф зе уорлд» для себя. Сандор говорит, что я читаю «Ньюз оф зе уорлд» только ради грязного белья и сенсаций, но это не так. Я читаю ее из-за Тилли. Она однажды сказала мне, что это лучшая газета для размещения объявления, потому что ее читает больше народу, чем любую другую воскресную газету, и что именно там поверенные размещают объявления для тех, кто указан бенефициарием[22]в завещаниях. Если после смерти какого-нибудь богача выясняется, что он не составил завещание или что у него нет близких родственников, они размещают объявление для дальней родни. Естественно, я ни на секунду не допускаю, что у меня вдруг объявится богатый умирающий дядюшка, о котором я никогда не слышал, и поверенные примутся разыскивать меня. Естественно, не допускаю. Но ведь в моем прошлом есть другие неизвестные люди, не так ли, люди, которых я, думаю, могу вспомнить. Мне иногда кажется, что однажды они примутся искать меня.

Вечера в нашей комнате очень длинные. Раз или два Сандор разрешил мне спуститься в бар, посидеть там за выпивкой. Выпивку я купил на деньги из своего пособия, так что Сандора я не обделил. Но сейчас он говорит, что не хочет, чтобы я показывался людям на глаза, особенно чтобы они видели, как изменилась моя внешность. Они не знают, что я один и тот же человек, если не сообразили, что человек с голым лицом и желтыми волосами – это Джо Херберт. А вот человек из индийского ресторана кое-что понял. И если уж он заметил, то умный соотечественник поймет и подавно. И какой вывод он сделает? Сандор, естественно, не считает Джима умным.

Так что вниз я спуститься не могу. Я уже поменял номера на машине. Собрал вещи. Прочитал «Сан» и всю «Индепендент», и мне нечего делать, кроме как сидеть на стуле и смотреть на лежащего на кровати и читающего Сандора. Он подложил себе под голову обе наши подушки и добавил к ним скатанную простыню, а читает он «Аббатство кошмаров»[23]. Тишину вокруг нарушают звуки, доносящиеся с разных сторон. Внизу звякают стаканы, как при чоканье или когда их ставят на нечто твердое и холодное; слышен гул голосов, хотя слова различить невозможно, редкие взрывы смеха, аплодисменты. Там играют в дартс, – вероятно, сегодня вечер дартса. Все это никак не действует на Сандора, который читает, переворачивая одну страницу за другой.