Влияние Бейтсона и его теории двойного послания заметно уже в последней главе «Разделенного Я» и, главным образом, в «Я и Другие». Эдгар Фриденберг отмечает: «Лэйнгова концепция фундаментальной роли семьи в производстве „опыта и поведения“ своих жертв, которые классифицируются как безумцы, соответствует сходным аспектам теории игр»[61]. Однако это влияние не следует переоценивать. Сам Бейтсон весьма высоко оценивал Лэйнга и сочувствовал ему в том, что их идеи часто отождествляют: «Он как-то произнес примечательную фразу. Он сказал: „Я слышал, что Вам приходится нелегко от обвинений в том, что я слишком сильно повлиял на Вас“»[62].

Выход первых работ Лэйнга и зарождение того, что станут называть антипсихиатрическим движением, совпадет и с масштабным реформированием психиатрических больниц в Великобритании. Дело в том, что на начало 1960-х в стране насчитывалось несколько десятков старых больниц, численность пациентов в которых превышала две тысячи. Правительство взяло курс на строительство новых больниц и перераспределение в них пациентов из старых. В 1961 г. министр здравоохранения Энок Пауэл обратился к Национальной ассоциации психического здоровья с требованием закрыть эти учреждения[63]. Как и любая психиатрическая реформа, эта сопровождалась эпохой смутного времени. Многие пациенты, которым требовалось лечение, оказались без наблюдения, многие вовсе на улицах, что привело к всплеску уличной преступности.

Удивительно, что через несколько десятилетий после так называемого освобождения психически больных Тьюком больницы в Великобритании еще оставались закрытыми учреждениями. На пятидесятые годы также приходится и организация первых дневных психиатрических стационаров, а также больниц с системой открытых дверей, которые постепенно переставали быть тюрьмами для их обитателей. Первой такой больницей стала в 1949 г. больница Динглетон в Мелроуз, где работал Максвелл Джонс. В некоторых больницах по системе открытых дверей функционировали отдельные отделения. Так было в больнице Мапперли в Ноттингеме (с 1953 г.) и в больнице Уорлингем Парк (с 1954 г.). Вскоре к ним присоединились и другие: к концу 1950-х гг. таких больниц было достаточно много. В 1954 г. Джошуа Бирер в рамках деятельности Центра социальной психотерапии организует в Хампстеде первый дневной и ночной психиатрический стационар, закрывающийся на выходные. Начиная с середины 1950-х гг. система открытых дверей психиатрических больниц очень активно обсуждается на страницах журнала «Ланцет», поэтому неудивительно, что отчет о своем первом эксперименте с «Шумной комнатой» Лэйнг опубликует именно в нем.

Не нужно также забывать и то, что в 1950-е были открыты и начали использоваться нейролептики – антипсихотические препараты, снимающие острые симптомы психических заболеваний. Это позволило снять острые проявления с целью лучшей организации психотерапии. И во многом успехи медикаментозной психиатрии способствовали реформированию. Примечательно, что, когда Лэйнг будет знакомиться с практикой и организацией больницы Максвелла Джонса в Динглетоне, ему поведают, что основным достижением медицины и терапевтической практики, которое сделало возможным открытие дверей больницы, был… электрошок. Так, казалось бы, антигуманные приемы становились на службу гуманизации практики и самой системы психиатрии.

На смягчение пространства психиатрии повлияла и волна критики в гуманитарной науке и литературе. Творчество и деятельность Лэйнга проходили на фоне господствующей критики современного общества. Совсем недавно закончилась Вторая мировая война, за которой последовали война в Алжире, Вьетнам, Корея. Чувство опасности, постоянной угрозы и страх витали в воздухе. Общество, как считалось, не заботилось о человеке, общество убивало человека, человек убивал своих сородичей. Одновременно с первыми работами Лэйнга, словно залпом, «выстрелили» и другие: в 1964 г. вышел «Одномерный человек» Герберта Маркузе, в 1965 г. – «Проклятые земли» Франца Фанона, в 1962 г. – «Культура против человека» Жюля Генри. Работы Лэйнга и его деятельность лежали в русле этого общего критического движения.

В силу таких предпосылок – внимания к социальному аспекту психических расстройств, начала реформирования системы психического здоровья, развития критицизма в гуманитаристике и пр. – в психиатрии вызревает мощная критическая волна. Постепенно начинают говорить о психиатрии как о социальном институте, в котором отражаются все проблемы общества, о принуждении и подавлении человека, о необходимости освобождения и гуманизации. Этой моде будет следовать и Лэйнг.

Искания и достижения, мучительные вопросы и возникающие, словно озарение, ответы – все это было продиктовано тем пространством, в которое Лэйнг оказался погружен с ранних лет. Гованхиллская публичная библиотека открыла ему путь в мир книг, философских идей и научных открытий. И здесь значимыми фигурами стали Кьеркегор, Ницше, Маркс, Фрейд, Гуссерль, Сартр и Хайдеггер.

В школе Лэйнг получает неплохое классическое образование. Именно там он читает Платона и Аристотеля, причем первый приходится ему больше по душе. Он штудирует его диалоги, читает, в частности, «Государство», «Федона», «Пир». Не обходит он своим вниманием и других представителей античности, особенно привлекает его скептицизм. Впоследствии, уже в зрелые годы, сам называя себя скептиком, он будет вспоминать об античной традиции.

Однако большее влияние на Лэйнга в юности оказывает иррационализм. В Гованхиллской библиотеке он берет Кьеркегора, его «Или… или» и «Замечания к философским крохам». Кьеркегор дает Лэйнгу иной взгляд на мир. Он впервые открывает для него то, что наше мировоззрение (этическое, эстетическое, религиозное) задает особенности нашего выбора, специфический взгляд на жизненные ситуации. И при этом Лэйнг воспринимает Кьеркегора скорее на интуитивном, чем на интеллектуальном уровне:

Лэйнг чувствовал, что веком ранее человек из другой страны говорил то, что было актуально для Европы второй трети XX в.

Чутко восприняв настроение философии Кьеркегора, Лэйнг не обошел своим вниманием одну из центральных тем его творчества – отчаянье. Представление о том, что психически больной человек погружен в пучину отчаянья, которое он впоследствии разовьет в «Разделенном Я», а также понимание шизофрении как пути через отчаянье к подлинности, ставшее основной идеей «Политики переживания», своими истоками во многом будет иметь именно философию Кьеркегора.