Он направился в Оулесвик. Не успел Дюк отдалиться от ужасной дыры и на сто ярдов, как увидел на тропе какой-то предмет, тускло блеснувший в лунном свете. Он пригляделся: раскрытая записная книжка лежала около камня. Дюк спрыгнул с коня и подобрал ее. На кожаной обложке золотом было вытиснено «Куртни».

Его светлость сквайр, эта высокомерная свинья, оставил улику своего присутствия на месте преступления. Если он, Дюк Дарк, захочет воспользоваться этим, у него в руках будет неплохая карта.

И, пуская лошадь в галоп, он подумал, что Дарки никогда не были шантажистами, но, когда время настанет, придется этому гордецу с черным сердцем держать ответ за все сразу. Куртни подтолкнул Сарна к смерти и однажды горько пожалеет о своей жестокости.

Леона уже ушла наверх и, вероятно, ложилась спать, когда Дюк вбежал в дом. Старый очаг, на котором она готовила еду, был еще теплым. Сверху доносились едва слышные звуки, и у Дюка на миг возникло непреодолимое желание прижать к себе сильное теплое тело Леоны, забыться от запаха ее кожи, почувствовать шелковистые волосы на своем лице. Она была его женщиной, была ею всегда, и это было предопределено судьбой. Но сейчас им руководила не страсть, ему хотелось просто тепла и уюта. Он чувствовал себя потерянным и одиноким в этой пустой кухне, он, который видел столько насилия и жестокости в чужой стране на золотых приисках, но всегда оставался равнодушным. А сейчас вдруг дрожит, как неоперившийся юнец.

Дюк вышел с кухни и преодолел уже половину лестницы, направляясь наверх, как внезапно передумал и вернулся обратно. Не сейчас, сказал он себе твердо, пусть она придет ко мне по собственному желанию, тогда мы вместе почувствуем, как нужны друг другу. Прийти к ней в поисках убежища и тепла было бы несправедливо для нас обоих. Когда я стану рассказывать ей о Сарне, то буду нежным и спокойным.

Он подошел к буфету, достал с полки бутылку и стакан. Дюк налил хорошую порцию виски.

– За тебя, приятель!

Он выпил залпом, налил еще, опять выпил – и так несколько раз. Прикончив бутылку, Дюк все же как-то умудрился добраться до своей комнаты, упал на кровать и проспал до утра. На дворе уже кудахтали куры и гремели жестяные бидоны для молока. Он открыл глаза, прищурился от яркого солнечного света, с трудом поднялся, протер глаза и налил из кувшина в чашку немного воды. Умывшись и приведя себя в порядок, спустился вниз.

Леона вошла в дом, когда Дюк надевал куртку, чтобы идти в «Веал Фэнси». Она подозрительно взглянула на деверя: запах алкоголя витал в воздухе, несмотря на принятые Дюком меры.

– Ты поздно вернулся вчера, – заметила она.

– Да.

Он не сделал попытки объяснить причину позднего возвращения, а Леона не стала интересоваться.

– Может, поешь? Есть ветчина, но если хочешь горячее, то яичницу придется сделать самому. У меня полно дел, а Сол уже ушел на рудник, как ты ему приказал.

– Хорошо.

В ней поднялась волна раздражения.

– Мне не нравится, что он часто спускается под землю. Он привык жить на открытом воздухе. – Леона вдруг замолчала, отвернулась так резко, что зашелестели нижние юбки, и, подойдя к окну, стала смотреть на несущиеся по небу облака.

Дюк направился к двери, потом обернулся.

– Ну? Договаривай, Леона. Если бы ты раньше знала, что ему придется побывать в шкуре рабочих – людей, которые своей работой принесут ему богатство, сделают ему состояние из добываемой руды, – ты лучше послала бы его трудиться на полях или ухаживать за свиньями и курами. Так, что ли? Это же глупо. Подумай об том хорошенько, Леона. Напряги мозги в своеи хорошенькой головке и реши.

Она вспыхнула от его колкости.

– Он мой сын. И...

– И это твой рудник. Так что все так и должно быть. Но не вздумай на меня давить, Леона. Если я заявлю требования на свою часть, на все, что вложил, чтобы запустить работы на руднике, тебе останется от него скелет.

Хлопнув дверью, Дюк ушел, даже не выпив чаю и не притронувшись к еде. По дороге в контору, которая находилась выше края болот, за Соулом, с противоположной стороны холма, он готов был ударить себя за слепую вспышку гнева. Он никогда так резко не разговаривал с Леоной, к тому же в чем-то она была права. За несколько последних лет на его глазах маленький Сол превратился из подростка в юношу, обладающего несомненным талантом. Он искусно вырезал из камня птиц и животных, понимание природы сочеталось у него с талантом искусного резчика, что могло вылиться в гораздо большее, чем простое хобби. Но если Сол овладеет навыками сначала в рудном деле и сможет руководить работами, то почему бы ему потом не вернуться к своему увлечению, ведь в один прекрасный день он будет обладать состоянием и властью, достойными его происхождения, правда, пока не признанного. Дюк уже давно не сомневался, кто является отцом мальчика.

Сол, бесспорно, настоящий Куртни. Его черты, осанка, фигура – все напоминало молодого Роджера, каким он был двадцать лет назад. От Леоны Сол унаследовал бесстрашный взгляд, прямоту в разговоре, когда в этом появлялась необходимость. И еще у него была гордость, такая же, как у Леоны, отличная от высокомерия Роджера. Старый сэр Джонатан оценил Леону по достоинству и догадывался о Соле, этим и объяснялось его завещание.

Размышляя об этом, Дюк вспомнил, как встречался со старым джентльменом, и подумал, что между мальчиком и стариком было несомненное сходство, несмотря на огромную разницу в возрасте. У Сола были фамильные черты Куртни, а сходство с отцом было просто поразительным.

Итак, если Дюк не ошибся в своих предположениях, то сын Леоны является наследником Фернгейта, и в скором будущем Дюк постарается сделать все, чтобы справедливость восторжествовала.

Прошла неделя после гибели Сарна, прежде чем Дюк почувствовал, что готов к разговору с Леоной. С усилием он вырвал из памяти картину тонущего в бездонной яме брата. Он ждал благоприятного момента, чтобы вступить в борьбу с Роджером и предъявить тому обвинение, и знал, что при этом тонущий Сарн снова оживет в его памяти. Сейчас Дюк постарался полностью освободиться от эмоций и действовать хладнокровно.

Ему трудно было предугадать реакцию Леоны. Она теперь свободна от беспутного мужа, но ведь Сарн был ее мужем долгие годы, пока Дюк работал на золотых приисках, и это нельзя сбрасывать со счета. Возможно, воспоминания о первых днях их совместной с Сарном жизни заставят ее сейчас мучиться и сожалеть. Но поступки женщин вообще трудно предугадать, особенно таких своенравных и гордых, как Леона.

Предстоящее объяснение заставляло Дюка нервничать. Он ревновал ее к прошлому, ведь, когда он отсутствовал, она была с Сарном. Да, так ни странно, он ревновал.

И еще этот Роджер Куртни, который возжелал Леону много лет назад и овладел ею. Это мучило, не давало Дюку покою, поднимая мутные темные чувства.

Иногда он во всем винил ее, но такое бывало очень редко. Вина ложилась, в основном, на него самого, потому что он уехал тогда, оставив Леону со старухой матерью и с Сарном. Молодой Куртни, конечно, потом и не вспоминал о безымянном подкидыше в Келин Вудс. У него уже была невеста, и брак был делом решенным.