Не пытаясь как-то оправдывать своих героев, актер не спешит их окончательно осудить. Он милосерден к ним. Он задерживает свой взгляд на них в то время, когда может зафиксировать их сомнения, недовольство собой, способность остановиться и заглянуть в себя. Влажные глаза в первую минуту смерти Грушницкого – глаза Печорина полны слез. Затем крупно – его затылок. Голова наклоняется все ниже и ниже – его тошнит. Долгий взгляд Сергея из «Четверга…», остановившийся на умирающем животном, а уж когда умирает мать, впору схватиться за голову и кричать, как в страшном сне, когда напрягаешь все силы, а из груди вырывается лишь хриплый стон. А потом – одинокий плач на берегу и одинокая, словно парящая над городом фигура на балконе застывшего в неподвижности Сергея. Или страстно-пронзительно исповедующийся в комнате у запертой двери Зилов. Именно сейчас он такой, какой есть, со всеми своими нереализованными человеческими качествами.

О Зилове, конечно, нужно сказать особо.

С тех пор, как актер впервые услышал в компании друзей пьесу А. Вампилова «Утиная охота», он не уставал повторять в третьем лице: «Зилова может сыграть только один актер – Олег Даль», – что для сдержанного в проявлении эмоций Даля было совсем уж необычно. Он «заболел» Зиловым. Поэтому, когда стало известно, что режиссер В. Мельников на «Ленфильме» начинает работу над фильмом по этой пьесе, актер был убежден, что на главную роль пригласят именно его. Однако прошло уже около двух лет, а желанного вызова не приходило. Поэтому раздавшийся наконец-то звонок ассистента вызвал у актера резкий отказ. И только приезд режиссера в Москву поставил все на свои места.

Это был редчайший случай: как правило, принятых единожды решений актер не менял – выдвинутая вперед ладонь ставила заключительную точку: «Все!». Это касалось ролей, театров и многого другого, например, песни из фильма «Земля Санникова». Но Зилов! Разумеется, он стал исключением: возникло ощущение своей незаменимости.

Что удерживало режиссера от приглашения Даля, я не знаю. Сам Мельников на просьбу рассказать о работе с актером не откликнулся. Но мы должны быть благодарны ему за то, что он дал возможность актеру создать одно из самых выдающихся своих творений.

Известно, что перед началом работы над фильмом «Отпуск в сентябре» режиссер получил от Гостелерадио рекомендацию к постановке – «усилить тему дружбы», «усилить тему пьянства». Пьеса одного из лучших драматургов своего времени, А. Вампилова, как бы стала госзаказом. (Правда, все это фильм не спасло.) И хотя каждый из участников фильма старался сделать все, чтобы не отходить далеко от оригинала, тем не менее Кушак получился более благородным. Вера – трогательно-несчастной, наивно-чистой Ирина и т. д. Исчезла демоничность официанта Димы. Одному Богатыреву удалось остаться в рамках задуманного драматургом образа Саяпина. Даль взял на себя решение труднейшей задачи: он сыграл все, что беспощадно было изгнано из фильма. Ироничный моментальный взгляд в сторону партнера, слегка высокомерный поворот головы, движение плеча, прищур глаз и обнаруживается распущенность Веры, глупость и непонимание Ирины, эгоизм жены, безразличная правильность официанта… Говоря иными словами – «король отыграл свою свиту».

Да, плохо, неправильно живет «герой» его темы. Но с точки зрения кого – плохо, неправильно? И почему, собственно говоря, неправильно? Он живет не так, как все. За какую-то явно политическую историю попал на Кавказ Печорин. Лаевский, сошедшийся с замужней женщиной, тоже пошел против общественных устоев. Почему он должен жениться на девушке, которую не любит, удивляется Сергей из «Четверга…»? Ну и что, что она беременна? И чего-то все время ищет Витя Зилов, меняя партнерш, совершая подлог на работе, которая, к слову сказать, доброго слова не стоит? С точки зрения общества – поступки плохие. Но какого общества? В котором говорится одно, думается другое, а делается третье? Так ведь оно ничуть не лучше. Оно – хуже, потому что абсолютно уверено в собственной непогрешимости.

Второе условие рекомендации к образу Зилова в фильме выполнено, и даже с лихвой. Зилов-Даль просто не выпускает рюмки из рук. Но это обстоятельство как-то не прозвучало. «Не путайте виски с желудком, – говорил один американский писатель. – Виски – это горючее[6]». Пищей для души виски (по-нашему водка) становится тогда, когда душа не находит для себя иного пропитания. Во всяком случае, в России. (Как показала история, и не только в России).

«Герой» Даля – образ страдательный. Он не ощущает своей нужности в этой жизни, в этом обществе. Он не осуществлен. Он оказался лишним со всеми его талантами. И Печорин, и Лаевский, и Сергей, и Зилов – личности. За ними следишь – как они двигаются, разговаривают, чувствуют, мыслят – с ощущением их значительности, весомости. На них лежит печать высокой одаренности. Все это актер тоже отдал им от себя, так как, размышляя о человеке своего времени вообще, он не забывает о тех, к кому принадлежит сам, – о людях искусства, о художниках. Им пришлось особенно трудно в 70-е годы. Им было дано увидеть и понять то, что не видели и не понимали, а иногда старались просто не замечать многие другие.

Просто сняться в антиалкогольном фильме ему было, конечно, неинтересно. В свое время он отказался от главной роли в фильме Д. Асановой «Беда». Отказался потому, что ему было важно поставить вопрос: если человек сохранил в себе мыслящее начало, только ли он виноват в происходящем с ним; почему он стал тем, кем он стал? Когда утрачены истинные ценности, отсутствуют нравственные критерии, происходит смещение понятий и человеку приходится выстраивать индивидуальную систему ценностей. И он терпит естественный крах. Но в этом не его вина – по крайней мере, не только его – это его трагедия. Эти причинно-следственные связи оказались утеряны как в фильме «Беда», так и в «Полетах во сне и наяву». Проблема была поднята, однако истоки ее не исследованы. Но это уже разговор особый.

И еще один важный аспект, на котором актер сосредоточивает внимание. Встреча со смертью – своей, подошедшей очень близко, или чужой, уже свершившейся, – у Даля как один из возможных выходов из тупика. Предощущение конечности бытия заставляет оглянуться на себя и на свою жизнь – хочет того человек или нет. И здесь актер беспощаден. Он так сосредоточенно готовит своего Зилова к самоубийству, как будто собирает на важную и ответственную работу. Сцена сыграна страшно: актер использует и чисто натуралистические приемы – набрякшее кровью лицо, в ужасе от ожидаемого выстрела, дрожащие губы, полные слез глаза. Он достигает почти физического ощущения – хочется схватить за руку и остановить. В фильме приходят «друзья», отбирают ружье, оставляют жить. Актер играет по Вампилову, у которого все более размыто, нечетко, финал остается открытым. У Даля здесь сотни оттенков: страх вперемежку с решимостью, воля – с безволием, отчаяние и полная безысходность, поэтому, несмотря на «оптимистический» финал, неизвестно, останется герой жить или нет. Но к определенному выводу он уже пришел: лучше не жить, чем жить так.

Спустя достаточно много лет после того, как все это было написано, я услышала воспоминания о работе с артистом от оператора Юрия Векслера, снимавшего картину. Вот что он мне рассказал.