Змея всадила ядовитые зубы в сердце Корландриля.

— Но не сейчас? — спросил он, сомневаясь, боясь ответа.

Она покачала головой.

— Прибытие и отъезд Арадриана заставили меня осознать: кое-что в моей жизни было неверно вот уже несколько месяцев, — призналась она. Корландриль протянул руку в нерешительном жесте, подзывая ее приблизиться. Девушка села рядом и взяла его руку в свои. — Я снова меняюсь. Путь Поэта для меня исчерпан. Я горевала и радовалась в своих стихах, и чувствую, что избавилась от бремени, что меня тяготило. Я ощущаю, что во мне нарастает другой зов.

Корландриль выдернул свою руку.

— Ты собираешься присоединиться к Арадриану, — выпалил он. — Я знал: вы двое что-то от меня утаиваете.

— Не будь смешным, — рявкнула Тирианна в ответ. — Он уехал именно потому, что я сказала ему то же, что говорю тебе.

— Так значит, он с тобой заигрывал! — вскочив, скульптор яростно провел рукой по лбу и устремил на свою подругу обвиняющий перст. — Это правда! Отрицай это, если посмеешь!

Сильно шлепнув по его руке, она оттолкнула ее в сторону.

— Какое ты имеешь право предъявлять мне какие-то требования? Если тебе нужно это знать, я никогда даже и не думала о том, чтобы быть с Арадрианом, даже до того, как он уехал, и определенно — не после его возвращения. Я просто не готова к другу жизни. В сущности, именно поэтому я не могу быть твоей музой.

Тирианна сделала шаг к нему, протянув руки дружеским жестом.

— Я отклоняю знаки внимания с твоей стороны сейчас, чтобы уберечь тебя от страданий в будущем, — продолжила она. — Я говорила с ясновидцем Алайтейром, и он согласился с тем, что я готова вступить на Путь Провидца.

— Провидца? — с насмешкой произнес Корландриль. — Ты не смогла предугадать моих романтических намерений, и тем не менее думаешь, что сможешь стать провидицей?

— Я угадала твои намерения и отвергла их, — сказала девушка, положив ладонь на его руку. — Я не желаю поощрять тебя, признать твои чувства ко мне — значит сделать это свершившимся фактом, а этого я бы хотела избежать ради нас обоих.

Корландриль, вытянув свою руку из-под ее ладони, отмахнулся от ее аргументов.

— Если ты не испытываешь ко мне таких же чувств, так и скажи. Не щади мою гордость ради своего спокойствия. Не прячься за этой отговоркой о перемене Путей.

— Это правда, а не отговорка! Ты любишь Тирианну-поэта. Мы сейчас довольно похожи, хоть наши Пути различны, все же мы в общем идем в одном направлении. Когда я стану провидицей, я уже не буду Тирианной-поэтом. Ты не полюбишь ту личность.

— Зачем лишать меня права самому выяснить это? Кто ты такая, чтобы судить, что будет, а чего не будет? Ты еще даже не вступила на этот Путь, а уже претендуешь на обладание способностями провидицы?

— Если и вправду твои чувства останутся прежними, когда я стану провидицей, и мои — тоже, то — будь что будет.

Корландриль удержался от гневного ответа, ухватившись за слова Тирианны. В нем расцвела надежда, ее яркие цветы придушили злобную змею.

— Твои — тоже? Ты признаешь, что у тебя есть ко мне чувства.

— У Тирианны-поэта есть к тебе чувства и были всегда, — созналась девушка.

— Тогда почему бы нам не принять это чувство, которое мы разделяем? — воскликнул Корландриль, сделав шаг вперед и взяв ладони Тирианны в свои. Теперь настал ее черед выдернуть руки. Заговорив, она не смогла заставить себя взглянуть на него.

— Если бы я поддалась этой страсти с тобой, она бы удержала меня на месте, возможно, поймала бы в капкан как поэта, непрестанно пишущего втайне любовные вирши.

— Тогда мы останемся вместе, поэт и художник! Что же в этом не так?

— Это — не безопасно! Ты же знаешь, что неблагоразумно застывать в самом себе. Наша жизнь должна проходить в постоянном движении, в переходах с одного Пути на следующий, в развитии самоощущения и понимания вселенной. Излишества ведут во мрак, который уже некогда наступал. Это привлекает… Ее внимание. Той, Что Жаждет.

Корландриль вздрогнул при упоминании Проклятия эльдаров, даже посредством эвфемизма. Его путеводный камень, затрепетав вместе с ним, стал холодным на ощупь. Все, что сказал Тирианна, — правда, бережно сохраняемая в учениях миров-кораблей, сама структура их общества устроена таким образом, чтобы избежать возврата к невоздержанности и излишествам, которые привели к Грехопадению.

Но Корландрилю все равно. Это же глупо, что ему и Тирианне будет отказано в их счастье.

— То, что мы чувствуем, — вовсе не неверно! С самого основания миров-кораблей наши люди любили и выживали. Почему же у нас будет по-другому?

— Ты используешь те же самые аргументы, что и Арадриан, — призналась Тирианна, поворачиваясь к Корландрилю. — Он просил меня забыть о Пути и присоединиться к нему. Даже если бы я любила его, я не смогла бы этого сделать. Я не могу этого сделать с тобой. Хотя я испытываю к тебе глубокие чувства, я не буду рисковать своей вечной душой ради тебя — ведь если бы я шагнула в бездну космоса — разве смогла бы я дышать? — В ее глазах появились слезы, которые она до сих пор сдерживала. — Пожалуйста, уходи.

Корландриля охватило всепоглощающее страдание. Его раздирали смятение и ярость, они полыхали у него в крови и сотрясали его разум. Он ощущал, как проваливается в глубокую яму мрака и отчаяния. Корландрилю хотелось потерять сознание, но он изо всех сил держался прямо, заставляя себя глубоко дышать. Змея внутри него, тесно обвившись вокруг каждого органа и кости, выдавливала из него жизнь, наполняя физической болью.

— Я не могу помочь тебе, — проговорила Тирианна, глубоко страдая при виде мучений, которые испытывал Корландриль. — Я понимаю, что тебе больно, но это пройдет.

— Больно? — выпалил яростно скульптор. — Да что ты знаешь о моей боли?

Его утонченная душа художника кричала от невыносимой муки и рвалась выразить себя. Больше не было выхода для сдерживаемого напряжения; чувства к Тирианне, которые он скрывал долгие годы, грозились прорваться. Корландриль просто не был внутренне подготовлен к тому, чтобы высвободить ураган ярости, который бурлил в нем. Он не мог уйти за утешением в грезы, не мог изваять скульптуру, чтобы избавиться от боли, никакое физическое ощущение не могло вытеснить страдание, которое терзало его душу. Раскаленный добела путеводный камень пылал на его груди.

В Корландриле закипало неистовство. Ему хотелось ударить Тирианну за ее себялюбие и близорукость.

Он хотел пролить кровь, чтобы его боль излилась из глубоких ран и унесла гнев. Больше всего ему хотелось, чтобы еще какое-нибудь существо испытало такое же страдание, почувствовало такую же опустошенность.

Лишившись дара речи, Корландриль бежал, объятый ужасом перед тем, что обнаружил в своей душе. Доковыляв до пандуса, он устремил взгляд в бездонные небеса, по его лицу бежали слезы, сердце колотилось в груди.