Ник Джордан недоумевал, почему поезд, которым он ехал, относился к железнодорожной линии Западного побережья – к берегу она нигде не подходила. Честно говоря, трудно было найти в Англии место, более далекое от моря. С тех пор, как у него появились дела в Бирмингеме, Нику очень часто приходилось сталкиваться с задержками по дороге туда или обратно, вызываемыми самыми разными причинами, но чаще всего – поломками локомотивов. Поезда были такими старыми и ненадежными, что иногда ломались прямо в чистом поле. Летом это могло привести к тому, что поезд превращался в печку, в которой пассажиры часами медленно поджаривались, поджидая прибытия другого локомотива.

Поскольку у Ника была назначена с утра важная встреча, он не рискнул ехать поездом и переночевал в Бирмингеме в бесцветном одноместном номере гостиницы «Приют путешественника», заказанном компанией, с которой он работал. Ник очень не любил оставаться один в гостиницах, которые, по его мнению, не годились для одиночества. Он в шутку размышлял, не заключить ли ему сделку с Мэнди – веселой эрдингтонской проституткой с добрым сердцем, которая копила деньги на курс ароматерапии. Нику, наверно, следовало сделать Мэнди деловое предложение после очередного интервью, взятого у нее по поводу дела Рона Драйвера. Она жила вместе с двумя другими проститутками, и все они написали на входных дверях, на тисненных примитивно нарисованными цветами бумажках свои имена: Шанталь, Мишель и Мэнди.

За окном простирался типично английский сельский пейзаж, и заходящее солнце окрасило небо розовым и лимонным, словно рахат-лукум, но кое-где через покров облаков прорывалось светлоголубое пятно. Поезд шел мимо пришвартованных лодок, приближаясь к Уотфорд Джанкшн – тоскливому месту, которое, однако, вызывало у Ника теплые чувства. Оно служило первым предвестником близости Лондона. Оттуда до города оставалось всего двадцать минут, и нарастало облегчение: быстро проносились пригород Хэрроу, купола Уэмбли. Далее следовали станции Северной Уэмбли и Уиллесден Джанкшин с мрачными грузоподъемниками. Затем, замедляя ход у Риджентского канала в Кэмдене, поезд подползал наконец к Почтовой башне и вокзалу Юстон.

Джордан купил книгу, собираясь почитать ее в дороге, но она лежала перед ним на столике нераскрытой, а большую часть пути Ник просидел с закрытыми глазами в странном полусне, в его сознании мелькали неясные галлюцинации. Открывая сонные глаза, он вспоминал Джорджа Ламиди и его друга, отбывающего пожизненное заключение за несовершенное им преступление. Если Джордж говорил, что его друг не виновен, то, скорее всего, так оно и было. Работа над серией передач «Повод усомниться» дала Нику практическое представление о сущности системы правосудия и роковых стечениях обстоятельств, в силу которых вы могли попасть за решетку или остаться на свободе в вопиющем противоречии с любыми соображениями здравого смысла.

Ник иногда задумывался о том, что широкая публика поразительно не осведомлена о юридических злодеяниях, в результате которых невинные люди попадали в тюрьму, страдая не только из-за пребывания в заключении, но и от сознания, что они не совершали того правонарушения, за которое получили предельную меру наказания. Люди невозмутимо занимались своими делами, и редко чью совесть задела серия передач, выходивших в эфир слишком поздно и едва ли способных рассчитывать на высокий рейтинг. Тем не менее следствием программы явились несколько вопросов, заданных в палате общин, а также некоторый интерес прессы, благодаря чему пара дел была возвращена в апелляционный суд.

Что касается Джорджа, то Ника, как и в момент их встречи на Рассел-сквер смущало полное отсутствие доказательств. Ник не мог пойти к продюсеру и заявить, что у него есть случай судебной ошибки, но единственной ниточкой является друг жертвы. Кроме того, он был занят историей Рона Драйвера, и еще пять передач находились на стадии расследования. В их числе были случай синдрома ложной памяти, увольнение преподавателя университета по обвинению в сексуальном домогательстве и вооруженное ограбление, за которое человек с черным цветом кожи был осужден на десять лет, несмотря на заслуживающее доверия алиби и множество свидетельских показаний о том, что грабитель был белым. Хороший материал, почти готовый, а история Джорджа Ламиди о ложном обвинении вышибалы, по-своему интересная, просто не выдерживала с ним сравнения.

Однако в этой истории было нечто, из-за чего Ник не мог выкинуть ее из головы. Это было связано с Джорджем и воспоминаниями о тех временах, когда они катались на роликах, когда еще детьми кружились на ринге Юбилей-холла, пытаясь научиться ездить задом наперед, а затем по субботним вечерам в танцевальном зале «Электрик» пялили глаза на пролетающих мимо девчонок – соблазн на колесах для двух подростков. Он не видел Джорджа около пятнадцати лет до случайной встречи на той вечеринке в саду на крыше. Это был не просто старый друг, с которым Ник потерял связь, – это детство Ника смотрело на него из прошлого, напомнив об утраченной эпохе с мерками, совершенно отличными от нынешних. Ник, хотя и не хотел признать это, знал, что их судьбы разошлись в силу ложных принципов расовых и классовых различий. Он не был склонен возлагать вину на себя, как делают либералы, но факты – вещь упрямая. Теперь они уже не были мальчиками на роликах, считающими, что все люди равны, и никогда уже не будут ими. Ник чувствовал, что хотя Джордж закидывал свою удочку почти без всякой надежды, крючок зацепился крепко: он не мог выкинуть эту историю из головы.

Поезд вползал в вокзал Юстон. Ник вытянул шею, чтобы увидеть отель «Кеннеди», а народ потянулся за пальто и сумками. Он достал из пачки сигарету, собираясь закурить, как только окажется на платформе. Ему нужно было заехать в офис, чтобы забрать некоторые бумаги, а затем Ник должен был встретиться со своим другом Уиллом, закончившим работу над документальным фильмом, посвященным десятилетию клубной культуры. Нужно будет не забыть спросить Уилла, что ему известно про «Саблайм». Ника не очень интересовали клубы и культура, частью которой они якобы должны были быть. Все это принималось слишком всерьез, в том числе самими участниками, полагавшими, что нечто, относящееся по сути лишь к моде и деньгам, имеет огромное социальное и политическое значение. Клубы существуют для того, чтобы выпить и потанцевать, а не для того, чтобы писать о них диссертации.

Ник взял такси, чтобы доехать из Юстона в Кентиш-Таун. Был конец дня, и, когда он приехал, людей в конторе оставалось немного. Марк, один из участников расследований, сидел, положив на стол ноги, обутые в «Адидас Газель», и читал журнал «FHM»[29].

– Привет, – сказал Ник без особого энтузиазма, бросая свою сумку на стул. Марк вызывал зубную боль, болтая каждый понедельник о прошедших за выходные футбольных матчах, мелких новостях фэн-клуба «Челси», очках, полученных им за свою обожаемую команду. Ник любил футбол, но такие люди, как Марк, всегда заставляли его жалеть об этом.

– Как съездил в Бирмингем? – спросил Марк, взглянув на него поверх своего журнала со стандартной фотографией юной актрисы с грудью, не умещающейся в бюстгальтер. Она посылала в камеру фальшиво-развязный поцелуй.