Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Без суда людей не вешают. Этого человека еще не признали виновным. Лишь судья вправе…
— А как насчет предзнаменований? — перебил лающий голос.
— Да, как насчет них?
— Как насчет чумы?
Пристав снова призвал к спокойствию.
— Я не вправе принимать решение! — Его голос дрожал не меньше, чем руки. — Вправе только судья Реми!
Имя судьи успокоило горожан лучше всех стараний пристава: вопли сменились недовольным ропотом. Кто осенял себя крестом, кто показывал рогатку. Я перехватила смеющийся взгляд Лемерля, благо ростом была выше доброй половины собравшихся. Этот взгляд я знала слишком хорошо: видела столько раз, что и не вспомнить, — взгляд игрока, ставящего последние деньги, взгляд актера перед величайшим представлением своей жизни.
— Судья Реми. — Голос Лемерля легко разнесся по залу. — Мне рассказывали о нем как о человеке достойнейшем.
— В девяти областях перевешал две тысячи ведьм и колдунов, — объявил тот же лающий голос из глубины зала. Горожане стали оборачиваться, а Лемерль и глазом не моргнул.
— Жаль, что его здесь нет.
— Скоро будет!
— Надеюсь, не задержится.
Горожане невольно заинтересовались. Лемерль завладел их вниманием, держал на крючке и отпускать не собирался.
— Времена сейчас опасные, — проговорил он. — Подозрительность ваша вполне обоснованна. Где судья Реми?
— Будто сам не знаешь! — пролаял тот же голос, но без прежнего пыла. Собравшиеся недовольно зашикали.
— Замолчи, пусть говорит!
— Рот закрыть не можешь?
Пристав объяснил, что судья уехал по делам, но должен вернуться со дня на день. Из глубины зала тотчас залаял подуститель, но его оборвали гневно и так быстро, что никто не разобрал, в чем дело.
Лемерль улыбнулся.
— Жители Эпиналя! — начал он, не повышая голоса. — Я охотно развею ваши подозрения и даже прощу вам холодный прием. — Лемерль показал на избитое лицо. — Разве Господь не велел подставить другую щеку?
— Дьяволу не чужды ни речи красные, ни слова правильные, — не унимался подуститель, приблизившийся к трибуне, но еще незримый в многоликой толпе. — Язык твой не распухнет от такой праведности?
— Сейчас проверим, — тотчас нашелся Лемерль. Толпа прежде хором обвиняла его, а теперь так же хором поддерживала. — Позвольте мне, грешному, напомнить, чью волю исполняет этот суд, — не судьи Реми, а Того, кто над ним. Прежде чем разбираться, давайте попросим Господа, чтобы направлял и защищал нас в эту лихую годину. — Связанными руками Лемерль вытащил серебряный крест и поднял над головой.
Я подавила улыбку: ну как им не восхититься? Головы безропотно опустились, бледные губы зашептали «Отче наш». Удача поворачивалась лицом к Лемерлю. Подуститель залаял еще раз, но его тотчас заглушил возмущенный ропот, и я так и не разобрала, кто это. Тщетно пристав требовал порядка — понадобилась помощь Лемерля.
— Требую уважения к этому суду! — рявкнул он. — Не Диавол ли тут вмешался, не он ли сеет раздор меж честных людей, не он ли наущает превратить суд в посмешище?
Пристыженные смутьяны затихли.
— Не то ли самое только что творилось на рыночной площади? Неужто вы хуже зверья?
Воцарилась полная тишина: даже подуститель не осмеливался открыть рот.
— Диавола вижу в каждом из вас, — громко зашептал Лемерль. — В тебе, — он ткнул пальцем в детину со свирепым красным лицом. — В тебе его похоть, червем извивается в глазах твоих. А в тебе, — он повернулся к худосочной женщине, которая стояла в первом ряду и, прежде чем настроение толпы изменилось, пуще всех проклинала его, — в тебе я вижу сребролюбие и недовольство. А в тебе, а в тебе… — от волнения Лемерль заговорил громче и поочередно клеймил горожан. — Вижу алчность, злобу, жадность. Ты лгал жене. Ты изменяла мужу. Ты бил соседа. Ты не верил в истинность спасения нашего.
В глазах горожан ясно читалось, что наживку Лемерля они проглотили целиком и полностью. Но даже сейчас один неверный шаг — и они набросятся на него, аки дикие звери. Лемерль это тоже понимал, его глаза сверкали от возбуждения.
— А ты, — он показал пальцем в центр зала. Взмах связанных рук, и люди расступились. — Да, ты, в сумраке таящийся. Ты, Ананий[12], лжесвидетель! Твоя сущность видна мне лучше, чем у всех остальных!
На добрых десять секунд стало тихо: все смотрели на брешь в толпе, а потом наконец увидели подустителя, мерзкого уродца, прятавшегося в сумраке. Огромная голова, обезьяньи руки, одинокий, налитый злобой глаз — стоявшие рядом расступились, а уродец тотчас вскочил на подоконник, дико шипя.
— На сей раз ты ускользнул от меня, черт тебя дери! — залаял он. — Но я тебе еще устрою, брат Коломбин!
— Господи помилуй!
На лицах горожан отразились гадливость и изумление: люди узрели того, кто высказал их недавние тревоги.
— Чудовище!
— Дьявольское отродье! Черт!
Из отвратительного рта уродца вылетел сноп пламени.
— Мы еще встретимся, Коломбин! — залаял он. — Это сражение за тобой, но в Ином мире война продолжается!
Уродец соскочил с подоконника во двор и исчез, оставив лишь дым и запах горелого масла.
В гробовой тишине пристав разинув рот взирал на арестованного.
— Боже милостивый, я видел его, видел! Помилуй меня, Господи! Я видел черта!
Лемерль пожал плечами.
— Он узнал вас! — лепетал пристав. — Он говорил так, словно вы уже встречались.
— И не единожды, — отозвался Лемерль.
У пристава чуть глаза на лоб не вылезли.
— Господин, так назовитесь же! — наконец попросил он.
— Назовусь, — с улыбкой пообещал Лемерль, — но сперва пусть мне принесут стул и коньяку. Буду премного благодарен! Я приехал издалека и очень устал.
Лемерль назвался странником. Он, мол, прибыл в Эпиналь, прослышав о непогрешимом судье Реми. Слава о благих деяниях судьи разнеслась по всему королевству, и Лемерль покинул уединение цистерцианского монастыря, чтобы разыскать сего достойного мужа и предложить ему свои услуги. Лемерль поведал о знаках и видениях, чудесах и кощунствах, свидетелем которых якобы стал в своих странствиях. Он наговорил много жуткого про шабаши, евреев, язычников, отравленные колодцы, загубленный урожай, испорченное зерно, храмы, сгоревшие от удара молнии; детей, зачахших в материнской утробе или задушенных в колыбели. Обо всем этом он якобы знал из первых рук. У кого-нибудь есть сомнения?
Сомнений не было ни у кого. Горожане своими глазами видели черта, своими ушами слышали имя арестованного. Лемерль на-гора выдал им байку о брате Коломбине, который по воле Божией истребляет дьявольское племя. В бедности и полном одиночестве скитается он из города в город, изобличает козни лукавого, а единственной наградой считает победу над сатаной. Неудивительно, что его приняли за цыгана: бродячие артисты на время стали его попутчиками. Черт узрел, что добрые жители Эпиналя в смятении, замыслил обман, но, хвала небесам, остался с носом, да еще себя выдал.