Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Единственным социалистическим течением, которое он одобрял, был утопический социализм 1840-х годов, на который сильно повлияло творчество писательницы Жорж Санд. Тем не менее Достоевский отдавал предпочтение «русскому социализму», в котором он видит «неустанную жажду в народе русском, всегда в нем присущую, великого, всеобщего, всенародного, всебратского единения во имя Христово» [Достоевский 1972–1990, 27: 19]. Однако кровное единство народа имеет мало общего с реальным социализмом. Такой подход не позволил ответить на главный вопрос социализма: как быть с классовой борьбой внутри общества, пусть даже объединенного кровными узами.
Несомненно, Достоевский был скорее националистом, чем социалистом – причем страстным и с молодости. Еще до того, как познакомиться с идеями славянофильства, он уже был убежден, что русские очень отличаются от европейцев. Достоевский отмечал, что «возрос на Карамзине» [Достоевский 1972–1990, 29, I: 153]. В «Истории государства Российского», которую его отец читал детям, говорилось, что для защиты от врагов России нужна сильная централизованная власть. Возможно, именно из-за детских впечатлений Достоевский был глубоко убежден, что русские должны создать единую нацию на основе традиционных патриотических ценностей.
За четыре года, которые он провел в Европе (1867–1871), он еще больше укрепился в своих националистических убеждениях и стал склоняться к славянофильству. Например, он разделял мысль славянофилов о том, что в основе русской культуры лежит православие. Итак, в 1860-е годы Достоевский начал верить, что «спасение России – в возвращении к национальным принципам, из которых центральными он теперь считал православие и монархию» [Lantz 2004:269]. Шатов, персонаж из романа-памфлета «Бесы», представляет собой самое яркое выражение этого национализма. Высказывая взгляды мыслителя-панслависта Н. Я. Данилевского, он утверждает, что сущность человека – это его религия. Именно поиск Бога толкает народ к развитию. Шатов – карикатура на националистическую идеологию, однако в романе он придерживается той же позиции, что и сам Достоевский, только в преувеличенном виде.
Позднее в своей знаменитой «пушкинской речи» Достоевский утверждал, что стать настоящим русским можно, только если ты полностью принял русский национальный дух, с братской любовью относишься к соотечественникам и живешь в полном соответствии с «Христовым евангельским законом» [Достоевский 1972–1990, 26: 148]. Итак, мы видим, что религиозные взгляды Достоевского тесно переплетались с его националистическими убеждениями, помогая сражаться против враждебной среды, поскольку и православие, и национализм придавали его жизни смысл и поддерживали в нелегкие времена.
Так, после смерти детей Достоевский боролся с чувством вины и скорбью, ища утешения в церкви. Кроме того, он пытался убедить себя, что его физические болезни полезны для духовной жизни, которую он не мог бы вести в полной мере, если бы был здоров. В трудностях и страдании он видел единственную дорогу к спасению. Национализм и религиозность помогли ему пережить каторгу и ссылку, справиться с физическими и эмоциональными испытаниями.
Сталкиваясь с космополитическими светскими идеями 1840-х годов, Достоевский невольно стал переосмыслять свои националистические воззрения. Однако сибирская ссылка постепенно укрепила его веру в традиционные русские ценности. Благодаря национализму ему было проще перенести каторгу и ссылку. Кроме того, там он близко познакомился с людьми, вообще не затронутыми западной идеологией, которые с настороженностью относились к представителям других наций. В письме поэту Аполлону Майкову он пишет, что благодаря сильно выраженной национальной идентичности он ощущал родство даже с «разбойниками», своими «братьями по несчастью» [Достоевский 1972–1990,28,1: 208]. То есть националистические ценности помогали ему сосуществовать с другими заключенными.
Эти ценности помогали Достоевскому справиться с тяжелыми условиями каторги и ссылки. В течение четырех лет, которые он провел в Европе, сбежав от российских кредиторов, его националистические убеждения усилились. Он отмечал, что чувствовал себя изолированным от интеллектуальной жизни России, и это усугубляло его националистические идеи. Обращаясь к национализму, основанному на православии, Достоевский тем самым преодолевал чувство отчуждения, вызванное жизнью за границей.
Таким образом, эти националистические и религиозные убеждения были механизмами, с помощью которых Достоевский пытался справиться с различными проблемами медицинского, финансового и личного характера. Кроме того, его преданность этим идеям указывает на то, что Теодор Адорно и его соавторы называли «авторитарной личностью» [Adorno et al. 1950]. Национализм, этноцентризм, религиозность и антисемитизм – убеждения, которые Достоевский неоднократно высказывал в большей или меньшей степени, – служат признаками определенного типа личности, с которым коррелируют и другие любопытные факты его биографии.
Ярче всего эта авторитарная тенденция проявляется в статьях по «еврейскому вопросу», написанных Достоевским в марте 1877 года. К тому моменту его уже обвиняли в антисемитизме [Достоевский 1972–1990, 25: 74–88]. Достоевский обвиняет «жида» в том, что тот эксплуатирует русский народ, без конца жалуется на перенесенные страдания и отказывается сближаться с христианским населением. Разумеется, после холокоста этот документ читается иначе, однако и в те времена отношение Достоевского к «еврейскому вопросу» воспринималось вполне однозначно.
Взгляды Достоевского были авторитарными. Как продемонстрировали Адорно и его соавторы, такая позиция обычно коррелирует с готовностью подчиняться, неуверенностью в себе, суеверностью, склонностью к стереотипному мышлению и образованию проекций. Некоторые могут сказать, что все литературные произведения Достоевского – это в каком-то смысле попытка сублимации, проекция беспокоивших его чувств и убеждений относительно природы добра и зла.
В то же время в поведении Достоевского не прослеживается конформизм и готовность к подчинению в той мере, в какой можно ожидать от авторитарной личности. Тема свободы и ограничений преследовала его всю жизнь: ее можно заметить, например, в «Преступлении и наказании», «Записках из подполья», «Бесах» и «Игроке». Этот конфликт намекает на авторитарную атмосферу, в которой Достоевский вырос и которую пытался покинуть.
Кроме того, теория Адорно подтверждает нашу точку зрения на то, каким образом происходило развитие Достоевского – и как человека, и как писателя. В своем исследовании Адорно и его коллеги обнаружили, что авторитарная личность обычно формируется в холодной и суровой семье, где родители не терпят критики или непослушания. В сущности, авторитарный родитель передает авторитарную установку своим детям. И, как мог бы предположить Фрейд, в качестве реакции ребенок уходит в мир фантазий, где царят зло, опасность и сексуальные извращения. Ему кажется, что за пределами круга, очерченного четкими правилами, нет ничего кроме хаоса и морального разложения, поэтому он навязывает себе и другим определенный строгий порядок. Такой человек любой ценой стремится к конформности и подчинению; иначе он попадает во власть вины и фантазий.
Мы не стремимся доказать, что все литературное наследие Достоевского можно объяснить его авторитарными наклонностями. Но все же в его мышлении прослеживается устойчивая
