Мери, не отличавшаяся тихим нравом, вспыхивала быстро, но так же быстро успокаивалась. Прогнав одного ухажера и бросив на землю второго, она утолила свой гнев и, фыркнув в последний раз, затихла, застыла на месте и отпустила прикушенную узду. От былой вспышки осталось только тяжелое дыхание и изредка пробегавшая по коже нервная дрожь.

Испуганная всадница наконец смогла перевести дух. Чем Лера и воспользовалась. Спустившись на землю, она обняла капризную красавицу за шею, прижалась к ней и стала говорить ей что-то ласково-успокоительным тоном, хотя у нее самой на душе покоя не было. Ведь это она во всем виновата, если б ей не приспичило покататься верхом, так ничего бы не случилось. Господи, и зачем только ей это нужно было? Сидела бы сейчас в большом доме, за обеденным столом и ела всякие вкусности, что приготовила Загидат…

– Лера, ты цела? – раздался за спиной голос Га-руна. – И Мери… с ней все в порядке?

Валерия повернулась. Сконфуженный владелец лошадей стоял рядом с Караем и, удерживая коня крепкой рукой, с тревогой смотрел на свою любимицу.

– Я-то цела, но что с Германом? – Лера тревожно посмотрела в сторону ущелья, за которым возвышалась гора. Если она не ошибается, метис унес его именно в ту сторону.

– Они… поскакали туда? – На лице парня отразился испуг. – Туда?!!!

– Да… а что, это опасно? – Беспокойство Гаруна передалось и девушке. – Там что, пропасть?

Юноша не ответил. Прикусив губу и вытянув шею, он оглядывался по сторонам, видимо надеясь, что все это лишь показалось девушке и его Маркс избрал совсем другой путь. В любую другую сторону, но только не туда.

– Ну что же ты молчишь?! – В голосе Леры послышались истерические нотки. – Там пропасть?

Гарун рывком повернулся к ней и тут же виновато потупился. И это движение, и этот потупленный: взгляд сказали больше, чем любые слова. Валерия почувствовала, как по сердцу полоснуло острое предчувствие беды.

– Там… хуже, чем пропасть, – не поднимая головы, проговорил юноша. – Там озеро.

– Ну и что? Плевать! – Лера сунула ногу в стремя и лихо вскочила в седло. – Плевать!

– Стой! Туда нельзя! – закричал Гарун. – Это… опасно! Очень опасно!

Но Лера словно не слышала его. Она дала шенкеля кобыле и, заставив ее развернуться к ущелью, пустила вскачь. Гаруну ничего не оставалось, как последовать за ней.

Валерия сама не могла сказать, что заставило ее так поступить, но что-то потаенное, неизвестное, не поддающееся разумному объяснению вело, тащило ее вперед, туда, куда несколькими минутами раньше ускакал Александров на безумном Марксе…

А Маркс действительно лишился остатков своего лошадиного разума. Он мчался вперед, сам не зная, куда несет его нелегкая, и ничего не видя перед собой – зрение пока не вернулось к бедняге. Слепой, измученный болью, незаслуженно причиненной ему кобылицей и ее молодым ухажером, конь был в состоянии, характеризуемом одним словом – истерика. Она не отпускала его, наоборот, только усиливалась. Жеребцу казалось, что мучители продолжают гнаться за ним. Он был в такой панике, что пугался даже стука собственных копыт. Размноженный эхом ущелья, стук дробился, и несчастному коню казалось, что это топот множества злобных гонителей, жаждущих вонзить в него свои зубы. Догнать, разорвать, забить копытами – вот чего они все хотят.

А еще истерзанного Маркса мучили колючки. Злые кусты, сквозь которые продирался не разбиравший дороги метис, разрывали грудь, бока, ноги… Мелкие, но многочисленные и болезненные царапины кровоточили, и конь, в минуты опасности обостренно воспринимающий запахи, чувствовал страшный горячий дух собственной крови. И от этого пугался еще больше. Дикий ужас овладел им.

Каково было состояние всадника, судорожно вцепившегося в луку седла, об этом лучше и не говорить. Не испытывая особой любви к верховым прогулкам и согласившись участвовать в этой авантюре только из-за Валерии, Герман думал лишь об одном – чтобы все это кончилось, поскорее кончилось! Коня остановить не удастся, это ясно, значит, нужно падать. Падать самому, пока его не сбросил сумасшедший метис, пока можно самому выбрать момент и место для приземления. Пока, в конце концов, не разбирающий дороги Маркс не ухнет в пропасть вместе со своим всадником.

Но одно дело принять решение прыгнуть и совсем другое – прыгнуть в самом деле. Даже для опытного циркового наездника соскок на полном ходу с бешено скачущей лошади – трюк высшей категории сложности. Что же тогда говорить о летчике, далеком от циркового сообщества?

Как ни храбрился майор, как ни обещал себе, что вон там, возле того дерева или после следующего поворота он наберется смелости и соскочит, ничего подобного не происходило. Пролетало мимо заветное дерево, проносился мимо очередной поворот, а Герман все еще оставался в седле. Проклиная собственную нерешительность, понимая, что с каждой секундой шансы на спасение уменьшаются, Герман все еще рассчитывал на везение, которое выручало его в прошлые годы. Если бы не эта надежда, если бы не вера, что с ним ничего плохого не случится – это случается только с другими, – может быть, он все же преодолел бы свой страх и рискнул… Но губительная надежда на авось, жившая в душе человека, плюс ужас, гнавший все вперед и вперед его коня, стремительно несли обоих к неминуемой гибели. И они, эти скованные одной бедой существа, ничего не могли с собой поделать.

Ни человек, ни конь уже не замечали ничего. Они не видели, куда их вынесла бешеная скачка и как резко изменилась местность вокруг. Кончились ярко освещенные солнцем заросли кустарника, и объятая ужасом парочка незаметно влетела в тенистый лес с реликтовыми деревьями. Мрачные, с высоко оголенными корнями, они представляли собой не слишком веселое зрелище, но мечущемуся в поисках спасения Герману было сейчас не до красот или уродств окружающего мира.

Озеро, блеснувшее зеркалом справа, Герман тоже заметил не сразу. Что Маркс несется по краю воды, он понял лишь по изменившимся звукам, выбиваемым копытами. Не отрывая головы от шеи коня, к которой он прижимался, Герман посмотрел вниз: конь скакал уже не по мягкой, поросшей высокой травой земле, а по скользкому, покрытому остатками водорослей и лужами каменистому берегу. И сразу же мелькнула мысль: вот оно! Сейчас, вот сейчас надо прыгать! В воду, она спасет, смягчит удар…

Но нет, проклятый конь вновь рванул в сторону и помчался по… дороге? Дорога?!! Это еще откуда? Герман мог дать руку на отсечение – только что дороги не было! Она взялась из ниоткуда! Как он ни напуган, но такую вот ровную, прямую и широкую, почти из сплошного каменного монолита… магистраль он бы не пропустил и заметил издалека. Еще бы, да с такой взлететь можно!

Пользуясь тем, что на идеально ровной дороге не так трясло, Герман поднял голову и посмотрел вперед. Господи, да тут же метров восемьсот… а то и вся тысяча! И ширина метров пятьдесят… Ну точно, полоса! Да еще какая! Такой он не видел нигде, даже на самых современных аэродромах. Вот так находка! Это же…