Одновременно она одной рукой поставила пистолет на предохранитель и сунула его в сумочку.

Когда они выехали на улицу, Бен повернулся к ней:

– Ладно, а теперь рассказывай, что все эти страсти-мордасти означают.

Она поколебалась, сожалея, что втянула его в эту историю. Ей следовало идти в морг одной. Но она позволила себе быть слабой, опереться на него, и вот теперь, если не перестанет надеяться на его помощь, если втянет его еще глубже, то, вне всякого сомнения, поставит его жизнь под угрозу. А она не имеет права подвергать его опасности.

– Рейчел?

Она остановилась на красный свет на пересечении Мейн-стрит и Четвертой улицы. Теплый летний ветер притащил на середину перекрестка кучку мусора и, покрутив ее немного, унес прочь.

– Рейчел? – настаивал Бен.

В нескольких футах от них, на углу, стоял бродяга в потрепанной одежде. Он был грязен, небрит и пьян. Страшный шишковатый нос изъеден мелахомой. В левой руке он держал бумажный пакет, из которого выглядывала бутылка с вином, а в правой сжимал, как какую-то драгоценность, сломанный будильник, без стекла и минутной стрелки. Он наклонился и посмотрел на Рейчел выпученными, воспаленными глазами.

Не обращая на бродягу внимания, Бен продолжал:

– Не отгораживайся от меня, Рейчел. В чем дело? Скажи мне. Я могу помочь.

– Не хочу тебя втягивать в эту историю.

– Я уже втянут.

– Нет. На данный момент ты ничего не знаешь. И я думаю, это к лучшему.

– Ты обещала…

Свет светофора сменился, и она так резко нажала на педаль газа, что Бена бросило на привязной ремень и он не закончил фразу. За их спинами пьяница с будильником прокричал:

– Я – Отец Время!

– Послушай, Бенни, – сказала Рейчел, – я довезу тебя до моего дома, и там ты пересядешь в свою машину.

– Черта с два!

– Позволь мне разобраться с этим самой.

– С чем этим? Что происходит?

– Бенни, не надо меня допрашивать. Не делай этого. Мне надо о многом подумать, многое сделать.

– Создается впечатление, что ты сегодня еще куда-то собралась.

– Тебя это не касается.

– Куда ты поедешь?

– Мне нужно… кое-что проверить. Не обращай внимания.

Бен явно разозлился.

– Собираешься кого-нибудь пристрелить? – саркастически спросил он.

– Конечно, нет.

– Тогда зачем тебе пистолет? Она промолчала.

– У тебя есть разрешение на ношение оружия?

– Есть, но только для использования дома.

Он оглянулся посмотреть, нет ли кого-нибудь близко, затем наклонился к ней, схватил рулевое колесо и резко повернул его вправо.

Со скрежетом шин машина крутанулась, Рейчел резко нажала на тормоз, и они проехали юзом шесть или восемь ярдов[4]. Она попыталась выровнять машину, однако Бен снова схватился за руль. Она закричала, требуя прекратить, и он выпустил руль, который провернулся в ее руках, но Рейчел уже справилась с управлением, свернула к обочине и остановилась.

– Ты что, с ума сошел? – спросила она, посмотрев на него.

– Просто злюсь.

– Забудь, – попросила Рейчел, глядя в окно.

– Я хочу тебе помочь.

– Ты не можешь.

– Испытай меня. Куда ты собралась? Она вздохнула.

– В дом Эрика.

– В его дом? В Вилла-Парке? Зачем?

– Я не могу тебе сказать.

– А потом куда?

– В Генеплан. В его офис.

– Зачем?

– И этого я не могу тебе сказать.

– Почему?

– Бенни, это опасно. Дело может дойти до насилия.

– Так что же я, твою мать, фарфоровый, что ли? Или хрустальный? Женщина, ты что думаешь, я разлечусь на тысячи кусков, если меня, черт дери, пальцем тронут?

Она посмотрела на него. Янтарный свет фонаря освещал только ее, оставляя его в тени, но все равно было видно, как сверкают его глаза.

– Господи, Бенни, – заметила она, – да ты в ярости. Я никогда раньше не слышала, чтобы ты так выражался.

– Рейчел, – спросил он, – между нами есть что-то или нет? Я думал, между нами что-то есть. Особенное, так я полагал.

– Да.

– Ты действительно так считаешь?

– Ты же знаешь, что да.

– Тогда тебе не удастся выпереть меня из этой истории. Не сможешь запретить мне помочь, если ты нуждаешься в помощи. Если у нас есть будущее.

Рейчел смотрела на него, испытывая огромную нежность. Ей больше всего на свете хотелось рассказать ему все, сделать его своим союзником. Но было бы скверно с ее стороны втягивать его в это дело. Сейчас он раздумывает, что могло с ней случиться, перебирает в голове всякие возможности, но, что бы он ни вообразил, все это пустяки в сравнении с тем, что есть на самом деле. Если бы он знал правду, может, он не так бы рвался ей помочь, но она не смела ему рассказать.

– Ты же знаешь, – заговорил он, – я довольно старомодный парень. Во всяком случае, по общепринятым стандартам. Довольно уравновешенный. Черт, да половина ребят, которые сейчас занимаются продажей недвижимости в Калифорнии, в такие жаркие дни, как сегодня, носят белые штаны и блейзеры пастельных тонов, но я чувствую себя комфортабельно только в тройке. Я, возможно, последний в нашем деле, кто еще помнит про этот чертов жилет. Так что если такой, как я, видит женщину, которая ему нравится, в беде, он должен помочь, это единственное, что он должен сделать, так всегда считалось правильным, а если она отказывается от его помощи, то это вроде пощечины, неприятие того, что он собой представляет, и, как бы он к ней хорошо ни относился, ему ничего не остается, как уйти, вот и все.

– Мне раньше никогда не приходилось слышать, чтобы ты выступал с речами, – сказала она.

– А раньше нужды не было.

Одновременно тронутая и раздосадованная его ультиматумом, Рейчел закрыла глаза и откинулась на сиденье, не зная, на что решиться. Она все еще крепко сжимала рулевое колесо, боясь, что, если отпустит его, Бен немедленно заметит, как сильно дрожат у нее руки.

– Чего ты боишься, Рейчел? – снова спросил он. Она не ответила.

– Ты знаешь, что случилось с телом, так?

– Возможно.

– И ты их боишься. Кто они, Рейчел? Ради Бога, кто может сделать подобное и зачем?

Она открыла глаза, включила скорость и двинулась дальше.

– Хорошо, ты можешь со мной поехать.