Это случилось вскоре после того, как Уолли вернулся в группу. Серьезно нуждаясь в деньгах, он согласился на выступление в баре «Сапоги и Гамаши» на западе округа Броуэрд. Это был кантри-вестерн бар. «Приход» в последний момент пригласили подменить настоящую кантри-группу, из-за поломки автобуса застрявшую за Джексонвиллем. Хозяин «Сапог и Гамаш», ожидавший скорого появления субботней толпы, не смог найти настоящую кантри-группу, и в отчаянии позвонил Уолли.

– Твои ребята могут играть современное кантри? – спросил он.

– Конечно, – ответил Уолли. Лично он в современном кантри не понимал ничего, но подумал, что кто-нибудь в группе имеет об этом представление, а остальные подстроятся.

Как оказалось, никто в группе ничего о современном кантри не знал. Это было совершенно некстати, поскольку посетители «Сапог и Гамаш» настолько увлекались этим жанром, что даже ходили в настоящих ковбойских сапогах. В начале «Приход» попытался угодить им самой кантриобразной песней из своего репертуара – «Алабамой, милым домом».[24]Посетители «Сапоги Гамаш» снисходительно прослушали эту общепризнанную деревенскую классику, но на танцплощадку не вылезли. Они ждали тех песен, за которыми и пришли в «Сапоги и Гамаши», – песен, под которые можно было исполнять затейливые ковбойские пляски. Они обучались им на Вечерних Уроках Ковбойских Плясок здесь, в «Сапогах и Гамашах», а за подробным инструкциями лазили в Интернет («шагнуть правой ногой к левой; выбросить правую ногу вперед; согнуть правую ногу поперек левой лодыжки; выбросить вперед правую ногу…»).

После «Алабамы, милого дома» «Приход» перешел к «Женщине хонки-тонк»,[25]в которой были слова «хонки-тонк», но точно никакого современного кантри. Толпа мрачнела, посетители угрюмо присосались к своим «Будвайзерам». «Женщина хонки-тонк» подошла к концу, и члены группы перекинулись взглядами «что дальше?». После лихорадочных размышлений Уолли предложил исполнить что-нибудь из Бадди Холли, который, по крайней мере, был родом из Техаса.[26]Музыканты, сбиваясь, затянули «Вот будет денек!»[27]в двух разных тональностях, которые они, в конечном счете, свели к одной. Прекрасно доиграли до конца, но толпа не пошевелилась.

После того как песня закончилась, сидевший за барной стойкой дюжий мужик, который носил не только пару ковбойских сапог, но и ковбойскую шляпу, ковбойскую рубашку и ковбойские джинсы, а пряжка на его ремне напоминала колпак на колесе, крикнул:

– Хватит этого дерьма! Играйте кантри!

Другие посетители заулюлюкали, как ковбои в кино, и застучали бутылками пива по столам. Это очень не понравилось Джонни, который как раз был фанатом Бадди Холли и успел перед выходом разогреться тремя стопками текилы. Наклонившись к микрофону, он спросил дюжего мужика:

– Ну, Бык, и сколько голов скота у тебя на ранчо?

Зал затих. Мужик уставился на Джонни.

– Погоди, Бык, дай угадаю, – продолжал Джонни. – У тебя ведь нет ранчо, а ездишь ты на пикапе, да? На работу в «Уол-Март», отдел посуды? Я прав, Бык?

После этого мужику – которого звали не Бык, а Херб Тобин, и который действительно работал в «Уол-Марте», только в отделе крупной бытовой техники, – ничего не оставалось, как отстаивать свою честь. Он ринулся, топая сапогами, через танцевальный зал к низкой сцене и накинулся на Джонни, который ткнул ему в лицо бас-гитарой «Фендер Пресижн» 73-го года. Тобин схватил гитару и рванул ее вместе с Джонни, после чего оба упали на танцпол и принялись, сопя, колотить друг друга.

Дело шло к ничьей, поскольку ни одна сторона не обладала навыками кулачного боя, к тому же их разделяла гитара. Но равновесие сил с пронзительным криком нарушила женщина: Фрэн, жена Тобина и его коллега по «Уол-Марту», работавшая в отделе постельного белья, набросилась на Джонни сзади и приложила его по черепу сувенирной пепельницей «Джек Дэниэлс», весившей, как позже установила полиция, около двух фунтов.

Так закончился концерт в «Сапогах и Гамашах». Джонни увезла «скорая», Херба и Фрэн – полиция. Уолли, Тед и Джок быстро собрали аппаратуру под угрожающими взглядами посетителей «Сапог и Гамаш» и ушли, не получив гонорара. Хозяин бара сказал Уолли, что чертов «Приход» у него больше никогда играть не будет. Уолли ответил, что ему очень жаль, поскольку им было приятно познакомиться с оригинальным актерским составом «Избавления».[28]Хозяин бара его не понял.

Когда Уолли, Тед и Джок появились в приемном отделении больницы, медсестра за стойкой сказала, что Джонни еще проходит обследование. Они вышли к парковке раскурить косяк, подвести итоги вечера и обсудить свою космическую неудачливость. В конце концов они добрались до названия «Приход» и сошлись во мнении, что оно стало помехой имиджу, не говоря уже о том, что мучительно напоминало об их жалких подростковых фантазиях о богатстве, славе и несчетном количестве телок.

За вторым косяком они решили, что если группа катится к провалу, можно, по крайней мере, катиться к провалу с улучшенным названием. Обсуждались разные варианты – в том числе «Уход», «Подлинные короли апатии», «Нет, мы не играем хип-хоп; мы музыканты» и «Может, мы и отстой, но играем лучше, чем вы танцуете», – когда медсестра из приемного отделения, у которой закончился рабочий день, показалась на парковке и направилась к своей машине. Она остановилась в нескольких шагах от троицы и посмотрела на них. Джок, повинуясь рефлексу, выработанному в седьмом классе, спрятал косяк за спину.

– Вы, ребята, хотите знать, что с вашим другом? – спросила медсестра.

– Точно, – сказал Уолли.

– Он в порядке. Рана кожного покрова головы, четырнадцать швов. Несколько внутренних кровоизлияний. Ничего серьезного. Скоро его отпустят.

– Отлично, – ответил Уолли.

– Я думал, внутренние кровоизлияния – это серьезно, – сказал Джок.

– Ты путаешь с внутренним кровотечением, – сказал Тед.

– Нет, не путаю, – сказал Джок, хотя на самом деле путал.

– Это не страшно, – сказала медсестра, разглядывая Джока, который из всех членов группы был наиболее пригоден для разглядывания. – Это значит – просто ушибы.