4 декабря улан Гумилёв вернулся в свой полк, который три дня отступал по направлению Крушевца. Уланы, проделав вместе с кавалерийской дивизией путь через Маленец, Соколов, Янков, Пржимусова Воля, Горжалков, Опочно, прибыли в 6 часов вечера в Крушевец, где уже находился кавалерийский корпус Гилленшмидта. Русская армия вновь начала готовиться к наступлению. Уланов в тот же день перебросили на позиции вдоль реки Пилицы. 7 декабря уланский полк прибыл в Крушевец и сразу же выдвинулся на позиции. С 7 по 10 декабря Гумилёв участвовал в боевых действиях уланского полка. Снова он отправляется в разъезд, идущий в разведку.

8 декабря началось наступление 45-й и 52-й пехотных дивизий в направлении на запад от Крушевца. Русская армия выравнивала фронт. Шли тяжелые бои. Гумилёв писал об одном из таких боев: «Нашему разъезду было поручено наблюдать за одним из таких боев и сообщать об его развитии и случайностях в штаб. Мы нагнали пехоту в лесу… Батальонный командир… поздоровался с нашим офицером и попросил его узнать, есть ли перед деревней, на которую он наступал, неприятельские окопы. Мы были очень рады помочь пехоте, и сейчас же был выслан унтер-офицерский разъезд, который повел я… Едва я поднялся на первый пригорок, щелкнул выстрел — это был неприятельский секрет. Я взял вправо и проехал дальше. В бинокль было видно все поле до деревни, оно было пусто. Я послал одного человека с донесением, а сам с остальными тремя соблазнился пугнуть обстрелявший нас секрет… Мы поднялись на холм и увидели троих бегущих во всю прыть людей. Видимо, их смертельно перепугала неожиданная конная атака, потому что они не стреляли и даже не оборачивались…»

Наступление нашей пехоты развивалось успешно 7–9 декабря, и поэтому 9 декабря частям 14-го корпуса с конницей генерала Гилленшмидта приказали прикрыть с запада прорыв 52-й пехотной дивизии и Уральской казачьей дивизии. В приказе командира корпуса говорилось: «Вверенному мне корпусу приказано завтра, 10 декабря, настойчиво продолжать форсировать реку Пилицу на участке Гапинин — Спала, с целью дальнейшего наступления на Ржечица в тыл неприятеля…» Однако наступление и форсирование реки Пилицы были сорваны противником, и нашей пехоте пришлось два дня вести тяжелые бои в районе местечка Иновлодзь. Уланы, в том числе и Гумилёв, прикрывали действия пехоты. Николай Степанович следил за боем и описал в своих «Записках…» бой у костела Иновлодзи днем 10 декабря: «Две наши роты были окружены на той стороне, они штыками пробились к воде и вплавь присоединились к своему полку. Немцы взгромоздили на костел пулеметы, которые приносили нам много вреда. Небольшая партия наших разведчиков по крышам и сквозь окна домов подобралась к костелу, ворвалась в него, скинула вниз пулеметы и продержалась до прихода подкрепления. В центре кипел непрерывный штыковой бой, и немецкая артиллерия засыпала снарядами и наших, и своих». В три часа дня второй взвод 2-й батареи открыл огонь по костелу Иновлодзи, где стояли немецкие пулеметы. Русская армия удержала позиции по реке Пилице, и улан Гумилёв вместе со своими однополчанами был в эти дни в сторожевом охранении на участке от Иновлодзи до Козловца.

До 18 декабря поэт провел на передовой, так как уланам пришлось прикрывать пехоту, державшую оборону по реке Пилице. Уланы несли сторожевое охранение, и Гумилёв бывал в разъездах. Однако установившееся относительное затишье позволило уланам отойти на отдых в район Дожевицы. 18 декабря Гумилёв отправляется на краткосрочный отдых в Петроград. Можно себе представить, с каким чувством он ехал в город, где были его друзья и участники Цеха поэтов. Теперь он стал на голову выше всех этих не нюхавших пороху литераторов. Ему сообщили, что он представлен к Георгиевскому кресту, об этом еще 11 декабря знала его жена (видимо, он сам и сообщил), которая писала о муже П. Е. Щеголеву: «Коля получил Георгия». Именно в декабрьском номере «Аполлона» было напечатано стихотворение Гумилёва «Наступление».

Гумилёв заявился в Петроград в своей уланской форме, и друзья чествовали его в «Бродячей собаке». Официальной программы, посвященной Гумилёву, не осталось, однако, по воспоминаниям, поэт читал в «Собаке» свое стихотворение «Наступление» и познакомился с английским журналистом Бехгофером. Конечно, англичанина интересовала война и он, не бывавший в боях, хотел выспросить у поэта-фронтовика, как там: жутко ли, страшно ли? А что же ему ответил поэт-конквистадор?

— Вы думаете, что это ужасно? Нет, на войне весело!

И это была правда, но правда смелого человека, а не тыловой крысы. Правда Поэта, узнавшего цену жизни и смерти, и понять это мог только тот, кто сам побывал в шкуре георгиевского кавалера.

Анна Андреевна встретила мужа внешне радушно. Почему бы не погордиться героем? 24 декабря она даже отправилась провожать мужа на фронт: «На Рождество 1914 года провожала Ник Степ на фронт до Вильны. Там ночевали в гостинице, и утром я увидела в окно, как молящиеся на коленях двигались к церкви, где икона Остробрамской Божьей Матери».

Именно 24 декабря Н. Гумилёв был представлен к награде за успешную ночную разведку. В приказе по гвардейскому кавалерийскому корпусу от 24 декабря за № 30 сказано, что за отличия в делах против германцев награждаются… и далее перечень фамилий, первым в списке «унтер-офицер Николай Гумилёв п. 18 № 134 060», хотя он тогда такого чина не имел.

После отъезда Гумилёва из Петрограда о нем стали сочинять легенды. Так, 31 декабря поэт А. А. Кондратьев писал Б. А. Садовскому: «В Петрограде побывал Гумилёв. Его видели (Тэффи рассказывала мне) на вернисаже в рубашке, прорванной австрийским штыком и запачканной кровью (нарочно не зашитой и не вымытой)». В этих строках чувствуется глухая зависть слабых людей «тыловых патриотов своего Отечества». Конечно же Гумилёв не был ни в какой рубашке, он, как известно, приехал в гимнастерке и кавалерийской шинели и ни о каких ранениях никому не говорил.

26 декабря поэт возвратился в полк и сразу же побывал в сторожевом охранении, куда отправлялся каждый день вплоть до 30 декабря. В период затишья на фронте в конце 1914-го — начале 1915 года Николай Степанович написал несколько стихотворений, которые относятся к жемчужинам его военной лирики. В одном из них он вновь обращается к теме смерти. Но это уже поиск духовного осмысления достойной смерти воина:

Только побывав под пулями, поэт сделал вывод, что смерти сильнее знамя Господне, оно помогает избавиться от страха и поднимает воина до подвига во имя родины:

(«Смерть», кон. 1914 — нач. 1915)

А потому смерть — это лишь переход души от земного и бренного к вечному.

Стихотворение «Священные плывут и тают ночи…» (1914) явно навеяно раздумьями поэта о бренности бытия. Об этом говорят строки воспоминаний, где вновь и вновь оживают образы Тамары Карсавиной, Ирины Энери и других. Но главное Гумилёв высказывает в последних строфах: