chitay-knigi.com » Классика » Повести и рассказы - Михаил Леонидович Слонимский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 135 136 137 138 139 140 141 142 143 ... 155
Перейти на страницу:
свою судьбу, был человек мрачный, угрюмый, нелюдимый, сторонился товарищей, и любить его было не за что. Девушка и не любила его, как любят мужа или любовника, она просто, как бывало тогда, словно вериги на себя надела, взяла на себя тяжкую обузу во искупление грехов своей семьи (отец ее был фабрикантом). Девушка обратила свою самоотверженность, свое самоотречение на озлобленного человека, который и не просил и не желал себе никакой помощи. Видимо, она надеялась спасти его как искалеченного царским строем, вывести его к свету. «Вперед, без страха и сомненья…» Что-то такое идеальное виделось ей, какой-то «подвиг доблестный», когда она пошла за ним в ссылку. Она обрела своего «жениха» в дальней маленькой деревушке, в каком-то шалаше, который он сам соорудил кое-как, чтобы не остаться без крова. Но рая в этом шалаше не получилось.

Ссыльный встретил «невесту» молча, без улыбки, но в свое жилище допустил. Ночью он ее задушил. Задушил и сам наутро объявил об этом с совершеннейшим хладнокровием. От суда даже и не пытался бежать. На допросе и на суде, объясняя не без самодовольства свое преступление, повторял:

— Она по-французскому знала. Интеллигенция.

Он даже стал разговорчив. Убеждал судей:

— Их всех надо удушить. Вредней интеллигента никого нету. Наше дело — выколотить побольше копеек, а они лезут с идеями. И эта сука ко мне с книжками, с идеями.

Его закатали на каторгу за убийство, но милостиво — смягчили как могли — срок дали самый малый. Уж очень понравилась неправедным судьям ненависть убийцы. Судьи и сами охотно удушили бы всю революционную интеллигенцию, в этом они вполне согласны были с убийцей, но пришлось посчитаться с влиятельной родней девушки, те обратились к властям, нажали.

Балтийский токарь, не в пример своему обычному у нас поведению, разволновался и восклицал чуть не со слезами на глазах:

— Вот до какого изуверства доводит этот Махайский со своим «Умственным пролетарием»! [18] Только, мол, копейки нужны, а всякие мысли, идеи — прочь, один от них вред! Вот что такое махаевщина на практике! И загубил, загубил сектант проклятый святую душу, девицу эту!

Моя мать слушала этот рассказ сжав губы, выпрямившись на стуле, как солдат в строю. И вдруг слезы потекли по ее щекам. Отец, обеспокоенно глянув на нее, проговорил рассудительно:

— Махаевщина смыкается с черной сотней. Но, к счастью, корней в рабочем классе у махаевцев нету. Редкое явление. Отдельные одиночки.

— Конечно, так, — тотчас же подтвердил гость. — Уж это доподлинно так.

Мать попыталась улыбнуться, но всхлипнула, поднялась и вышла.

— Мы с ней поженились в ссылке, — тихо проговорил отец. — Поехала за мной в Сибирь. Вот и вспомнила.

— Чего я натворил! — искренне огорчился гость. — Словно бес за язык дернул. Ведь надо же!

Я понимал слезы матери иначе, чем объяснил отец. Слова убийцы совпали со словами моего брата, и это не могло не кольнуть родителей. Отец и виду не показал, а мать не выдержала. Ведь брат мой тоже всех считал копеечниками. И такую же он обнаружил ненависть к революционным идеям, как и убийца. Было в этом некоторое сходство.

Отец вымолвил вдруг:

— Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем. Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото…

Я не знал, что это слова Ленина, сказанные еще до пятого года. Я думал, что слова эти принадлежат отцу, и железная романтика их поразила меня.

На следующий день отец отправился на суд, очень почему-то веселый. Улыбался, поцеловал, уходя, и меня, и мою мать. Было непонятно, что такое творится с ним. Он никогда не умел работать по-ремесленному, только для денег, ему это было противно; дело благонадежнейшего чиновника, которому революция была так же противопоказана, как городовому, тяготило его, и вдруг — такая веселость, такая легкая молодая походка! Откуда это?

На суде все разъяснилось. Когда отцу было предоставлено слово, он поднялся и начал свою речь так:

— Странно мне защищать подсудимого. Ведь каждому здравомыслящему человеку ясно, что этот отъявленный черносотенец никак не мог хранить и распространять революционную литературу…

И пошел, пошел папа мой прославлять чиновничка как образцово-показательного реакционера, болотного беса, такого же лютого врага свободы, как любой пристав или околоточный.

— До чего же дошел страх властей предержащих, если такого благоразумнейшего монархиста арестовывают и сажают на скамью подсудимых! — воскликнул отец в конце речи. — Страх, впрочем, законный, потому что революция победит, народ крепнет и мужает в испытаниях, и скоро, скоро придет желанный день, когда свергнут будет неправедный режим и вы, судьи, сядете на скамью подсудимых!..

Тут речь отца была прервана. Его лишили слова. Зал гудел в крайнем возбуждении. Что испугало полицию — так это аплодисменты, вдруг раздавшиеся с разных концов. Аплодировал также и Мышь, потрясенный «гением Виталия Витальевича», как выразился он, рассказывая моей матери о выступлении отца.

Чиновничка оправдали, даже с извинением и частным определением в адрес клеветника. Смешно было то, что жена чиновника была в истерическом восторге от речи отца, — она не постигла сути, замысла. Для нее такие слова, как «черносотенец», звучали высшей похвалой, и она поняла все так, что адвокат спас ее славного супруга от «накатки» и тюрьмы, за это ему и хлопали. Она пробилась к моему отцу и тут же вручила ему крупный гонорар.

Судебные репортеры смастерили из этого происшествия сенсацию, в печать просочились разные толкования отцовского поступка, в революционных же кругах встретили речь отца сочувственно и серьезно.

А затем отца арестовали. Защищал его присяжный поверенный Мышь. Защищал самоотверженно, искусно, но оправдания не добился. Отца приговорили к тюремному заключению, и мы с матерью остались одни.

В те дни часто прибегала к нам моя сестренка. Впервые я видел ее плачущей, когда она умоляла мать принять от нее помощь. Мать отказывалась. Но как-то растерянно отказывалась, словно без отца не знала уже, что можно, а чего нельзя. И в конце концов согласилась.

Пришел как-то и брат.

— Я же предупреждал! — восклицал он. — Я предвидел, чем все это кончится! Вот теперь ты сама видишь, что я оказался прав!

Прошло каких-нибудь два-три месяца, и мать заболела: пухли ноги, начались головокружения. Работать и зарабатывать она больше не могла. Из друзей отца к тому времени почти никого не осталось на свободе. Тот балтийский токарь, который рассказывал о махаевце, арестован не был. Но что он

1 ... 135 136 137 138 139 140 141 142 143 ... 155
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.
Правообладателям Политика конфиденциальности