– Ян Нечаев увез тебя из дома силой?

– Нет, – шепчу, едва слышно.

– Да он ей голову задурил!

– Уймись, – одергивает маму следователь. – Иначе мне придется проводить тебя в коридор.

– Молчу.

– Значит, ты по собственной воле села к нему в машину?

– Да… Я сбежала из дома… С ним…

– И куда вы отправились?

Я не знаю, что можно говорить, чтобы не сделать хуже.

Но не молчать же… Нужно что-то отвечать.

– В охотничий домик его отца… – шепчу так тихо, словно надеюсь, что меня не услышат.

– И где этот домик находится?

– Я не знаю… – вру в растерянности. – Мы ехали по киевской трассе, потом сворачивали… Не знаю, в каком районе точно…

– Хорошо, – в голосе следователя звучит недоверие. А может, я просто себя накручиваю. – Этот парень тебя к чему-то принуждал? В частности, к интимной близости?

– Нет! – выпаливаю возмущенно, раскрасневшись от стыда и гнева.

– Да она его боится просто! Разве не видно? Смотри, как дрожит, – тут же влезает мама. – Юня, этому дяде можешь говорить все, как есть. Скажи, милая, ты испугалась, правда? Боялась ему отказать?

– Нет же!

– Юня, тебе больше нечего опасаться…

– Нет, мама! Нет! Ян Нечаев никогда ни к чему меня не принуждал!

Этот ответ ей не нравится.

– Почему же сбежал, а? От чего он скрывается?

– Не знаю!

– Даже отец его найти не может! Или это очередное вранье?! Как по-твоему???

– Я не знаю!

– Где он прячется?!

– Я не знаю!!! – выкрикиваю, зажимая ладонями уши.

Больше не могу это слушать. Отворачиваясь, накрываюсь одеялом с головой.

– Видишь, – вздыхает мама. Со слезами еще что-то мямлит. – Она боится. Это можно как-то пришить к делу? Мы должны наказать этого ублюдка!

– Твоя дочь совершеннолетняя, Лер. Если заявления не будет от нее… Сама понимаешь. Я и так пошел тебе и Леше навстречу, приняв заявление о похищении и взявшись искать раньше положенного законом срока.

– Но это ведь рецидив!

– Лера…

– Какой еще рецидив? – выползаю я.

Мама всхлипывает, подтирая платком слезы.

– В девятом классе на Яна Нечаева уже было подано заявление… Об изнасиловании. Но от девушки благополучно откупились, дело замяли. Об этом я и пыталась тебе сказать, когда ты убегала с ним! – выпаливает расстроенно. Следователь в поддержку ей кивает. – Ты не знаешь, что этот парень собой представляет. Ты и понятия не имеешь, дочь.

69

Простите меня…

© Юния Филатова

В больнице я провожу две недели. Две недели ада.

Бушующего. Жуткого. Бесконечного.

Ян… Мой сильный и нежный, надежный и смелый, прямой и откровенный Ян… Шок, но дни идут, а он не удосуживается даже сообщение прислать.

Выпросила у мамы телефон лишь ради этого. Но Нечаев молчит. Сама не знаю, что написать. Столько всего произошло! Как это облечь в слова? Невозможно.

Первое время вполне уверенно жду, что появится. Это же Ян. Он не может не прийти. Живу мыслью о том, как обнимет, и я все забуду. Клянусь, я все забуду! А с родителями Нечаев найдет, как объясниться. Убеждена, что опровергнет весь тот ужас, который обрушила на нас мама.

До последнего грею душу надеждой, что не все потеряно. Ничего не может быть потеряно!

Ведь Ян любил… Говорил, что любит. Говорил же! Много раз.

А как смотрел? Словно никого роднее меня нет.

Как обнимал? Будто отпускать ни на миг не хотел.

Как ласкал? Вскружил голову гремучей страстью, а трепетом и благоговением, которые так уверенно проявлял, обнажая всю свою суть, напрочь покорил.

А как Ян Нечаев рассуждал? Я заслушивалась! Восхищалась его мудростью, храбростью, самоотверженностью, доблестью, несгибаемой волей, выносливостью, добротой, умением любить так сильно!

Неужели ошибалась? Неужели он мог обмануть?

Не верю. До последнего сопротивляюсь, даже когда мама называет имя и дает контакты девушки, которую Ян якобы изнасиловал. Она училась в параллельном классе. Ушла после выпускного в девятом, как и Нечаев.

– Напиши Диане. Спроси лично. Хочешь, даже по видео свяжемся? Она против не будет, – подначивает мама.

Я смотрю на нее, с трудом сдерживаясь, чтобы не спросить…

Ты, черт возьми, в своем уме?!

Молчу. Забываюсь в отрешении. Только так в тот момент могу выразить свой протест.

Со мной пытаются говорить разные специалисты.

Хоть бы одно их слово было достойно трех моих.

– Я делаю это для тебя.

Самая фальшивая фраза на земле. В ней нет ни капли искренности. Десятки людей повторяют ее для меня. Но это ведь неправда. Все, что они делают, они делают для себя. Вызывая все большее чувство вины, доводят меня до крайней степени безумия.

– Будешь упрямиться, не только похороны бабушки пропустишь, – срывается в какой-то момент мама. – Ты девятый день в больнице. Неужели хочешь провести здесь всю жизнь? К чему это молчание?

Может, к тому, что когда я говорю, меня все равно не слышат?

– Тебе нужно пообщаться с психологом. Убедить ее, что ты готова к выписке. Что в состоянии подписать нужные документы. Что этому подонку не удалось тебя сломать!

Никаких заявлений я, конечно, несмотря на давление, ни в здравом уме, ни в помутневшем сознании подписывать не собираюсь. Ничто на свете меня не заставит назвать Яна насильником.

Пусть я разочаровала родных, сказав, что отдалась добровольно... Пусть ранила каждого... Пусть разрушила жизнь… Пусть сама провалилась в ад… Ложь, к которой меня подталкивают, абсолютно недопустима. Она хуже всего, что я уже натворила.

Я язык себе отрежу… Я руки переломаю… Я лишу себя жизни… Но никогда-никогда не соглашусь с тем, что они требуют.

Я жду. Просто жду Яна. И даже двенадцать дней спустя надежда не тает. Она разбивается вдрызг.

– Ну как ты? – улыбается возникшая в моей палате Милана Андреевна.

Теряюсь, потому как не сразу ее узнаю. Мама Яна… Вполовину меньше, чем я запомнила. Разве такое возможно? Мы ведь виделись каких-то две недели назад.

– Ян… – хриплю едва слышно. Голос после долгого молчания с трудом прорезается. Но я прочищаю горло, сглатываю и, несмотря на боль, повторяю попытку: – Он с вами? Скоро будет?

Милана Андреевна поджимает задрожавшие губы, смаргивает слезы и с выразительным сожалением качает головой.

– Ян не придет.

Не