– Какой женщины? – спросил Билли.

Коттл вновь отхлебнул виски:

– Он говорит, что ее лицо в банке уже три года.

– В банке? Хватит заливать внутрь эту отраву, Ральф. Вы уже несете чушь.

Коттл закрыл глаза, лицо перекосила гримаса, словно он увидел то, что только что описал словами.

– Это двухлитровая банка, может больше, с широким горлом. Он регулярно меняет формальдегид, чтобы тот не мутнел.

Над крыльцом синело небо. В вышине кружил одинокий ястреб.

– Лицо как бы разворачивается, – продолжал Коттл, – поэтому сначала его ты не видишь. Вроде бы в банке что-то из моря, свернутое и колышущееся. Потом он осторожно трясет банку, покачивает, и лицо… оно распускается.

Трава на лужайке нежная и зеленая, потом выше и золотистее, там, где о ней заботится природа. От двух видов трав идут разные запахи, но оба приятные.

– Сначала ты узнаешь ухо, – говорил Ральф Коттл. – Уши у нее остались, и хрящи сохраняют им форму. Хрящ остался и в носу, но форму он держит не очень хорошо. Нос – какая-то блямба.

Со сверкающих высот ястреб начал спуск сужающимися бесшумными кругами.

– Губы полные, но рот – дыра, и глаза – дыры. Волос нет, потому что разрез он делал от уха до уха, а потом с обеих сторон вниз, к подбородку. Нет возможности определить, что это лицо женщины, а не мужчины. Он говорит, что она была прекрасна, но в банке красоты нет.

– Это всего лишь маска, каучук, фокус, – вырвалось у Билли.

– Нет, лицо настоящее. Настоящее, как смертельный рак. Он говорит, это лицо – второй акт в одном из его лучших представлений.

– Представлений?

– У него четыре фотографии ее лица. На первой – женщина жива. Потом мертва. На третьей – лицо частично отделено. На четвертой – голова, волосы, но лица со всеми мягкими тканями нет, нет ничего, кроме кости, лыбящегося черепа.

Плавное планирование по кругу перешло в пике: ястреб камнем падал в высокую траву.

Бутылка сказала Ральфу Коттлу, что ему необходимо дополнительное вливание, и он глотнул ее содержимое, чтобы поддержать разваливающееся мужество.

Оторвав бутылку ото рта, хмыкнул:

– На первом фото, когда ее засняли живой, может, она и была красивой, как он говорит. Но ты сказать такого не можешь, потому что она – чистый ужас. Она уродлива от ужаса.

Высокая трава, неподвижная под жарким солнцем, зашевелилась в одном месте, там, где пришла в соприкосновение с крыльями.

– Лицо на первой фотографии страшнее, чем в банке, – заключил Коттл. – Гораздо страшнее.

Ястреб поднялся из травы. В когтях он держал что-то маленькое, возможно полевую мышь, которая в отчаянии вырывалась, а может, не вырывалась. На таком расстоянии Билли этого не видел.

В голосе Коттла добавилось хрипоты.

– Если я в точности не сделаю то, что он от меня хочет, он обещает отправить мое лицо в такую же банку. И срезать лицо будет с меня живого и находящегося в сознании.

В яркое синее небо поднимался черный, в свете солнечных лучей, ястреб, его крылья рассекали сверкающий воздух. Он тоже убивал, но убивал, лишь когда ему требовалась пища, убивал лишь для того, чтобы выжить.

Сидя в кресле-качалке, но не качаясь, Ральф Коттл рассказал, что живет в полуразвалившемся коттедже у реки. Две комнаты плюс крыльцо с видом на эту самую реку. Коттедж построили в 1930-х годах, и с тех пор он медленно, но верно превращался в лачугу.

Давным-давно люди, построившие коттедж, приезжали в него, только когда им хотелось порыбачить. Никакого электричества. Удобства во дворе. Вода – только из реки.

– Я думаю, эти люди сбегали туда от своих жен, – сказал Коттл. – Это место им было нужно для того, чтобы спокойно напиться. И сейчас оно используется по тому же назначению.

Камин служил источником тепла и для разогрева пищи. Питался Коттл в основном консервами.

Когда-то у участка, на котором стоял коттедж, был конкретный хозяин. Теперь участок принадлежал округу, – возможно, его забрали у прежнего хозяина за неуплату налогов. Обычно с управлением принадлежащей государству землей дела обстоят плохо. И этот участок не был исключением. Ни чиновники, ни лесники ни разу не побеспокоили Ральфа Коттла с тех самых пор, как одиннадцать лет назад он прибрался в коттедже, расстелил спальник и поселился там.

Соседей поблизости не было. Коттедж стоял в уединенном месте, что Коттла очень даже устраивало.

До 3:45 прошлой ночи, когда его разбудил гость в натянутой на лицо лыжной шапочке с прорезями для глаз. Вот тут Коттл пожалел о том, что до ближайшего соседа даже не докричаться.

Коттл заснул, не погасив масляную лампу, при свете которой читал вестерны и спиртным загонял себя в сон. Но хотя лампа и горела, он не смог запомнить какие-либо важные приметы убийцы. Не смог даже прикинуть его рост и вес.

Он заявил, что в голосе безумца не было ничего особенного.

Билли предположил, что Коттл знал больше, но боялся сказать. Тревога, которая читалась в его выцветших синих глазах, была такой же неприкрытой, как тот ужас, который, по его словам, испытывала запечатленная на фотографии женщина, потом лишившаяся лица.

Судя по длине пальцев Коттла и костям запястий, в свое время он мог дать сдачи. Но теперь, по его собственному признанию, стал слабаком, не только эмоционально и морально, но и физически.

Тем не менее Билли наклонился к нему и вновь попытался переманить на свою сторону:

– Поддержите меня с обращением в полицию. Помогите мне…

– Я не могу помочь даже себе, мистер Уайлс.

– Но когда-то вы это делали.

– Не хочу вспоминать.

– Вспоминать – что?

– Ничего. Я же сказал вам… я – слабак.

– Похоже, вам хочется им быть.

Подняв бутылку к губам, Коттл сухо улыбнулся и, прежде чем выпить, сказал:

– Разве вы не слышали… «кроткие наследуют землю»?[30]

– Если вы не хотите сделать это для себя, сделайте для меня.

Облизав губы, потрескавшиеся от солнца, Коттл спросил:

– С какой стати?

– Кроткие не стоят, наблюдая, как кто-то уничтожает другого человека. Кротость – это не трусость. Большая разница.

– Оскорблениями вы не побудите меня к сотрудничеству. Меня оскорбить нельзя. Мне все равно. Я знаю, что я – ничто, и меня это вполне устраивает.

– Тем, что вы пришли сюда, чтобы исполнить его приказ, вы не гарантируете себе безопасность в собственном коттедже.

Коттл навернул крышку на горлышко.