– А что же делать? – сказала Мария.

– И он вам не помогает?

– Абсолютно.

Снова помолчав, Уткин сказал:

– Я сочиняю, я никогда не жил в вашем городе.

Мария удивилась:

– Не понимаю вас… Вам не кажется, что все это странно? Остановили на улице… Незнакомый человек…

– Михаил просил меня повидать вас, сказать, чтобы не беспокоились… Он сказал – вы знаете, где он…

Она остановилась, посмотрела ему в лицо.

– Прошу вас, прекратим это. Я ничего не хочу слушать.

– Вы можете передать ему через меня…

– Всего хорошего, – сказала Мария и перебежала на другую сторону улицы.

Уткин тем же вечером уехал из города поездом домой, через Москву.

Свой доклад Владимиру Гавриловичу Маркову в Москве Павел начал с такого заявления:

– Как хотите, а понять зарубежных хозяев Михаила невозможно.

– Почему?

– Смотрите, что получается. Уткин ездил к Марии для того, чтобы как-то и что-то там проверить, да?

– Предположим.

– Следовательно, они с самого начала, то есть с момента возвращения Михаила, не верят ему?

– Скажем, не до конца доверяют.

– Хорошо. Заметим это. Дальше: Уткин настолько уверен, что за ним никакого «хвоста» быть не может, что почти не проверялся. Что это значит? Как, по-вашему, Владимир Гаврилович?

– Они считают его надежно законспирированным.

– Как же так? – с подначкой спросил Павел. – Первый человек, которого увидел Уткин на нашей земле, был Михаил – подозреваемый Михаил. Значит, с первого шага Уткин должен быть на крючке. Или я неправильно рассуждаю?

– Вроде все на месте.

– Тогда где же логика?

– Действительно, не вяжется, – согласился Марков.

– Дальше. Я могу построить еще одно рассуждение – и опять получится совершенно кособокая вещь.

– Например?

– Примем как данное, что они считают Уткина засвеченным. Значит, легко сообразить, что мы Марию предупредили о его визите. К чему тогда вся эта петрушка?

– А ты не допускаешь…

– Простите, Владимир Гаврилович, я знаю, что вы хотите сказать. Все проверено: Уткин приехал один, за нами «хвоста» не было.

– Стало быть, остается признать, что Уткин ездил с честными намерениями? – поддразнивая Павла, спросил Марков.

– В таком случае я вообще отказываюсь понимать высокий полет мысли тех гениев, которые велели Уткину съездить к Марии. Набор вопросов был примитивный.

Когда Павел переходил на столь изящный слог, это значило, что обсуждаемый вопрос в силу своей абсурдности перестал его волновать. Сообразуясь с этим, Марков предложил:

– А теперь все-таки начнем сначала. Расскажи по порядку.

– Я записал для точности.

Павел вынул из кармана вчетверо сложенный листок, где был зафиксирован разговор Уткина с Марией, – дословно, с ремарками, сделанными Марией.

В ответ Марков дал Павлу прочесть одно из писем Михаила Тульева, в котором тот сообщал о подозрениях Себастьяна относительно него, о проверках на лояльность и о глухой борьбе между Себастьяном и Монахом.

– Может быть, ты прав насчет того, что Себастьян немного не в ладах со здравым смыслом, – сказал Марков в заключение беседы. – Что касается примитива, тут я затрудняюсь… Во-первых, в таких делах до сих пор действует старое правило: чем проще, тем вернее. Во-вторых, мы еще не знаем, с какими целями посылали Уткина к Марии. Может, проверка Марии – только предлог, а главная задача совсем в другом. Мы знаем не все.

– Вы, Владимир Гаврилович, себе противоречите, – не без ехидства заметил Павел. – Говорите: чем проще, тем лучше, и тут же сами все усложняете.

Марков усмехнулся:

– Так мы же не догматики. Мы живые люди.

…Беседа эта происходила 27 апреля 1972 года. 28-го Уткин вернулся к себе домой. 29-го было получено обширное сообщение от Михаила Тульева, и тот день положил конец спокойствию, царившему в старом, начавшемся еще десять лет назад деле. Все пришло в движение.

Михаил уведомлял Маркова, что в скором времени, не позже середины мая, в Советский Союз будет переброшен агент с серьезными задачами, которого он, Михаил, имел честь готовить к засылке и который ему был представлен под именем Владимира Прохорова, а на самом деле это Карл Брокман. Далее следовал подробный словесный портрет и жизнеописание Брокмана. Прилагались три фотокадра, на которых Брокман был снят Михаилом анфас и в профиль. Способ заброски Михаилу неизвестен.

Михаил особо подчеркивал, что Брокман в недалеком прошлом профессиональный наемный убийца. И строчкой ниже по ассоциации напоминал о своем предыдущем сообщении, в котором он рассказывал о разговоре с Монахом, когда Монах интересовался, сможет ли Павел ликвидировать человека.

В бесстрастном деловом изложении Михаила все это выглядело так буднично, так обыкновенно – «профессиональный убийца», «ликвидировать», – что стороннему человеку стало бы не по себе. Подобные вещи неудивительны в ночных кошмарах, в фантасмагориях больного ума, а тут – служебное донесение. Но они – реальность, и никуда от этого не денешься. Даже самое древнее средство тайной войны – яды – пока не списано за ненадобностью в сверхнаучном двадцатом веке…

Марков в тот же день доложил о сообщении Михаила Тульева генералу и собрал на совещание всех своих работников, причастных к операции «Резидент». Сообща наметили круг мероприятий, необходимых для того, чтобы как полагается встретить появление Брокмана, каким бы ни оказался способ его переправы. В остальном оставалось только ждать.

После праздников, 4 мая, Марков получил еще одно важное сообщение: Уткин подал на работе заявление с просьбой освободить его от должности по собственному желанию. 2 мая Уткин выходил в эфир первый раз за все время пребывания в Советском Союзе. Его радиограмма очень коротка, передача длилась несколько секунд. Работал на незнакомом шифре. Дешифровка может доставить затруднения.

8 мая на почтамте в приволжском городе на имя Потапова, то есть Павла Синицына, была получена открытка. В ней его безымянный Друг (так была подписана открытка) извещал, что скоро приедет в Москву и что очень хочет повидаться. А о дне приезда еще сообщит, поэтому пусть Павел заглядывает на почтамт каждый день.

Уткин не хотел ждать, когда пройдут положенные две недели со дня подачи заявления, и добился расчета 6 мая. Начальник телефонного узла отпускал его с большой неохотой.

Уткин получил все свои документы – паспорт с отметкой о выписке, военный билет со штампом о снятии с учета, трудовую книжку, профсоюзный билет и разные справки, попрощался с товарищами по работе, угостив женщин десертным вином и шоколадом, а мужчинам выставив три бутылки коньяка, и 9-го отбыл в Москву. Выстояв на Курском вокзале длиннейшую очередь, он взял билет на поезд Москва – Батуми.