При встрече с королевой Франциск де Гиз резким тоном произнес:

– Мадам, вам позволили стать первым лицом в государстве, чтобы вы могли защищать католическую веру. Если ваши намерения изменились, мудрые государственные мужи возьмут на себя ответственность, лежащую сейчас на вас.

С не свойственной ей прямотой Екатерина спросила:

– А если я и мой сын изменим веру, вы останетесь верны мне или нет?

– Никогда! – резко и искренне ответил герцог и посмотрел на Екатерину с былой заносчивостью и ненавистью. – Запомните, и в этом вы еще убедитесь, если не перестанете упорствовать: лучшее место для головы Конде – на плахе, а не на его плечах.

– Это несправедливо. Каждый человек имеет право на высказывание своих убеждений и на свою точку зрения, поэтому было решено освободить его.

– Я этого решения не принимал и не поддерживал.

– Монсеньор, народ любит Бурбонов, – миролюбиво произнесла Екатерина. – Думаю, казнь Конде привела бы к новым волнениям.

– Мадам, рано или поздно религиозную проблему придется решать. Ваше отношение к гугенотам делает их более наглыми и агрессивными.

– Я за мирное разрешение религиозной проблемы.

– Это невозможно.

Герцог с презрением посмотрел на королеву, и ее охватил страх. Франциск де Гиз обладал огромной внутренней силой. Только смерть могла остановить этого фанатика от совершения убийств и насилия.

За последние годы Екатерина близко познакомилась с оголтелым фанатизмом. Могущественный герцог, великий полководец был также фанатично религиозен, как и люди, которых пытали и сжигали на кострах. Это было очень важное для нее открытие: она много размышляла о фанатиках, беззаветно преданных своей вере, и пришла к выводу, что они намного слабее ее, потому что у нее была одна вера – сохранить сильную власть Валуа, которая позволяла менять курс политики в зависимости от ситуации и руководить поступками людей. Глядя на герцога, она пожалела, что не может сразу, одним ударом, устранить всех мешавших ей людей. В данный момент она имела в виду Гизов.

Гизы не приняли политического компромисса, заключенного между королем Наварры и королевой-матерью. Объявив, что покидают двор, они исполнили свое обещание. Но никто даже пальцем не пошевелил, чтобы им помешать. Вскоре они вернулись сами, опасаясь оставить двор надолго. Их одолевало обоснованное беспокойство: Генеральные штаты потребовали, чтобы все, кто обогатился в ущерб государству во времена правления Генриха II, вернули награбленное. Монморанси, Гизы, Диана де Пуатье и маршал де Сент-Андре, занимавшие во времена Генриха II самые высокие посты, понимали, что все внимание устремлено на них, и боялись, что Екатерина Медичи своей властью решит исполнить это требование именно по отношению к ним. Сент-Андре, сумевший со всеми остаться в дружеских отношениях, попытался сблизить два враждующих клана – Гизов и Монморанси.

Сент-Андре убежденно доказывал Меченому и кардиналу:

– Ради общего дела надо забыть все обиды и думать о будущем. Если нам удастся собрать всех наших сторонников, мы будем силой, которая заставит королеву прекратить заигрывание с гугенотами и поддержать единую Церковь – католическую.

– Над этим предложением стоит подумать, – согласился кардинал Лотарингский. – Если какой-то флорентийской торговке хочется с помощью реформатов получить неограниченную власть во Франции, то ее необходимо поставить на место. И в данном случае Монморанси может быть нам весьма полезен. Пусть королева наконец-то определится на чьей она стороне. Нельзя пить одновременно из двух фонтанов. Это опасно – может захлебнуться!..

Сближению двух кланов способствовал случай.

Екатерина Медичи поручила епископу Жану де Монлюку прочесть проповедь во время поста, хотя правоверные католики часто подвергали критике этого епископа: его считали сначала лютеранином, а потом кальвинистом. Коннетабль Монморанси и его жена отказались пойти на проповедь прелата и отправились слушать монаха-якобинца. К своему великому изумлению Монморанси встретил в церкви герцога де Гиза и маршала де Сент-Андре. Все трое были полководцами, людьми действия, не сведущими в теологических тонкостях, но зато твердыми в католической вере. И в тот же вечер бывшие непримиримые враги создали триумвират, поставив три цели – как было во времена Генриха II – бороться с протестантской реформой, положить конец требованиям Генеральных штатов вернуть незаконно присвоенные во время пребывания у власти средства; активно бороться против политики примирения с протестантами, проводимой Екатериной Медичи. Союз Гизов и Монморанси представлял огромную политическую силу.

Свобода маневров у королевы-матери стала крайне ограничена. Впрочем, она желала всего лишь избежать религиозной гражданской войны, призрак которой вновь вставал на горизонте, как во времена заговора в Амбуазе. Тщетно!.. Положение оказалось прескверным. Рано или поздно неизбежны были призывы к оружию. С поразительным упорством Екатерина, несмотря на угрозы триумвиров, отказывалась идти им навстречу. Ее январский эдикт 1562 года, разрешивший отправлять реформированный культ вне стен некоторых закрытых городов, был поистине революционным.

Впервые после падения Рима европейское королевство открыто признавало вторую религию наряду с государственной. Некоторые европейские монархи уже изменили исповедание своего народа, но еще никто не терпел двух догм одновременно.

Екатерина ликовала. Причина или предлог для внутренних распрей, наконец, исчезли, и теперь она сможет навести порядок в стране и подготовить будущее для детей.

Увы, мудрый эдикт появился слишком рано.

Разрешив сосуществование двух религий, племянница римских пап совершила святотатство и расколола единство королевства. Так рассудило общественное мнение, так рассудили Гизы. На нападки фанатиков умная, блестяще образованная королева отвечала:

– Между прочим, султан, к вашему сведению, управляет многими народами, совсем различными по религии и нравам, таким образом, что кажется, будто его империя является совершенно единодушной. Более того, даже в его серале в Пере он разрешает исповедовать различные религии – еврейскую, христианско-римскую, христианско-греческую и ислам…

Слова королевы приводили ее противников в негодование.

Большую опасность представляла и позиция испанского короля Филиппа II. Монарх угрожал Екатерине Медичи поддержкой французских католиков, если она не согласится на союз с ним против протестантов. В дополнение к этому из Нидерландов, Германии и Рима приходили сообщения о якобы ведущейся подготовке Испании к войне с Францией.

Прокатолическая оппозиция наступала, вынуждая Екатерину Медичи сдаться.

Обеспокоенная угрозами Филиппа II и триумвиров, королева-мать начала собирать сведения о военной силе гугенотов. Она спросила у Колиньи, на какую помощь может рассчитывать против лотарингцев и испанцев.

– Две тысячи пятьсот церквей предложат вам свое состояние и людские жизни, – ответил адмирал.